Едва переступив порог, Дамежан обняла Амалию и на всю комнату, громко произнесла:

– Артынын кайырын берсін, Алла алдынан жарылқасын, иманды болсын[6]!

Казашка обращалась к ней, как самой настоящей и близкой родственнице умершей. У Амалии подступил комок к горлу. Слова соболезнования подтолкнули ее к осознанию трагедии момента: она, лютеранка с немецкой фамилией Лейс, осталась чуть ли не единственной представительницей некогда великого и многочисленного карасайского рода Баймухамбета Шукенова. Чуть погодя, немка смогла ответить:

– Рахмет! Пусть будет так! – и благоговейно добавила. – Алла разы болсын[7]!

Обойдя вокруг завернутого в гобелен тела усопшей, Батыр ана напрямую спросила:

– Помощь нужна?

– Омовение я уже сделала. Теперь надо позаботиться, чтобы жара тут не навредила. Вот не знаю, можно ли лед сверху положить или все же по краям.

– Лучше под низ. Так больше толку будет.

– Все равно надо поспешить с похоронами. Нельзя затягивать. Погода не позволяет держать покойника положенные три дня. Братья Шук уже копают могилу. Ты бы нашла человека, кто суры из Корана читать будет. Поминки устраивать не будем. Резать нечего. У меня три курицы всего осталось. А у Алтын вообще пустой двор. Ты же знаешь, Исины угнали зимой весь скот Хабхабыча. Ты только не вздумай кого из этой братвы пригласить.

Амалия строго посмотрела в лицо Дамежан. Батыр ана демонстративно вздернула брови и недобрая улыбка коснулась ее губ.

– Так им и приглашения не надо, – развела руками казашка. – Запретить никто не может. Согласно традиции они обязаны прийти.

На минуту другую в комнате повисла тишина.

– Кстати, негоже будет Алтын нести на кладбище в этом покрывале, – поспешила сменить тему Дамежан, пальцем указывая на гобелен. – Она лучшего заслужила.

– Я знаю. Но куда-то пропали все ковры. Неужели братцы Исины покойную напоследок еще раз ограбили? Не должны. Я вроде часто тут бывала, ухаживала за ней. Но ничего подозрительного не заметила. И она мне не жаловалась.

– Что-нибудь придумаем. Курей своих тоже не режь. Оставь на лучшие времена, – сказала и скрылась восвояси Дамежан.

Вернулась Батыр ана во главе небольшой группы мужчин. Ее сыновья Сержан и Ержан несли на плечах трубой свернутый ковер. Один из пожилых казахов за веревку, накрученную на крутые рога, вел козу. Двое других вместе несли тяжелую молочную флягу.

– Ковер не очень большой, – поравнявшись со стоящей у входа Амалией, на ходу пояснила Батыр ана. – Но другого у нас нет. Хотя Алтын тоже не высокой была, должна поместиться. Без қонақасы[8] нельзя. От одной козы мяса мало, но хватит для небольшого угощения. В первую очередь уважим аксакалов, тех, кто роет могилу и будет нести атағаш[9]. Женщин и детей угостим баурсаками[10] да айраном[11].

Прощаться с умершей Алтын пришло практически все село. Двор Хабхабыча заполонили женщины и дети. Мужчины выстроились для чтения сур Корана за забором дома.

Один из стариков оралманов, так звали в поселке новичков – казахских переселенцев из узбекской Каракалпакии, взял на себя обязанности имама. Когда-то, еще в родном горном ауле он был учеником муллы и знал как проводить похоронный молебен.

Умершая была дитя советского времени. Ее нельзя назвать атеисткой, но мусульманка так и не приучилась соблюдать по пять обязательных намазов в день. С другой стороны – Коран лежал у нее в комнате на самом видном месте. Алтын бережно обращалась с праведным писанием. Не понимая ни слова по-арабски, она перед смертью научилась читать молебные суры. Об этом не преминул упомянуть в своей молитве ученик муллы.