Месяц назад, ночью, мотоцикл его родителей столкнулся на трассе с грузовиком. Оба транспортных средств двигались без света. Отец и мать Урала погибли на месте. Выжила только сестра, сидевшая в коляске. Бедолагу до сих пор пытаются поставить на ноги в областной больнице.

– Ты хоть ел сегодня?

– У меня сухари и курт[2] в рюкзаке.

– Зайдешь потом, я тебя жареной картошкой накормлю.

– Спасибо, баб Маль.

– Урал, а у нас ведь горе! – вдруг слезно запричитала Амалия, обеими руками ударяя в подол платья. – Алтын тәте қайтыс болды деп, ел-жұртқа хабарла[3].

Не переспрашивая, пастух пришпорил своего мерина, который с места галопом помчался по грунтовой улице поселка. Мальчик надрывно периодически громко выкрикивал:

– “Алтын қайтыс болды”.

Вырываясь из-под копыт животного, клубы пыли взвивались над крышами низких саманок.

Амалия взглянула на свою мазанку. В ее окнах сейчас отражались розовые и лиловые отблески угасающей вечерней зари.

– Красивый закат, – подумала старушка. – Умерший в этот день человек должно быть имел такую же жизнь.

В темно-синем небе начали вспыхивать звезды…

– О великий Аллах, будь свидетелем! – понизив голос медитативно произнесла Амалия, стоя с раскинутыми в обе стороны руками над телом умершей Алтын. В одной старушка держала кувшин, в другой – белое вафельное полотенце. – Позволь мне совершить омовение усопшей.

За восемьдесят два года своей жизни немка впервые напрямую обращалась к чужому богу:

– Я человек иной веры, но единственная самая близкая душа усопшей мусульманки. Постараюсь сделать этот ритуал по вашим правилам. Будь снисходителен, о великий Аллах, ко мне, необученной и грешной.

Тело Алтын покоилось посреди комнаты на паре широких неструганных горбылях, лежащих на двух табуретках. Амалии пришлось вырвать эти доски из высокого забора дома Хабхабыча.

Тонкой струей воды из кувшина Амалия аккуратно полила бездыханное тело от кончиков волос на лбу до самого вытянутого второго пальца правой ступни умершей. Перейдя на левую сторону, повторила процесс в обратном направлении. Смочив новое белоснежное полотенце и слегка посыпав его солью, старушка не брезгуя обтерла все части человеческой плоти. Она усвоила, что мыло и шампунь при омовении мусульман не допустимы. Под ложем умершей по деревянному полу глухо забарабанили капли воды – сначала редкие, а потом все чаще, громче, сильнее…

Завершив ритуал, Амалия облачила умершую в не по росту длинную и широкую белоснежную сорочку. Вообще-то, она берегла эту пошивку для собственных похорон.

Видимо давно уже решив, Амалия подошла и сняла висящий на стене гобелен с изображением пятерых оленей у водопоя.

– Не пойму. Куда подевались из дома все ковры? – вслух недоумевала старушка, заворачивая покойника. – У Хабхабыча с Алтын их с десяток было. Считай на каждой стене по одному висело.

– Үйде кiм бар? – нежданно снаружи раздался женский голос. Амалия посмотрела в окно. За калиткой забора виднелась лишь макушка белого тюрбана. Казашка интересовалась, есть ли кто в доме.

– Иә иә келе жатырмын, – поспешила на выход Амалия. – Иду. Уже иду. Батыр[4] ана[5], ты мое спасение! Как же вовремя ты пришла.

“Богатырь мать” прозвал ее народ. Могло показаться, что это была насмешка. Ведь внешне хрупкая Дамежан была противоположность могучего и сильного былинного великана: маленькая ростом, от силы пятьдесят килограммов веса. Но было у этого названия и простой перевод – мать героиня. После смерти мужа, вдове пришлось самой растить одного приемного и семерых своих детей.

В Аккемере Дамежан одной из первых приходила односельчанам на помощь. За самоотверженность и справедливость люди не стеснялись ее и в лицо называть Батыр ана.