Кроме того, Ф. Ф. Зелинский50 предложил свое объяснение процесса исторической динамики античной цивилизации: с учетом идеологических подвижек индивидуального и массового сознания обитателей Древней Греции и Рима51. В виду различных инновационных (для своего времени) идей Ф. Ф. Зелинский признается основоположником культурологического направления в историографии античности52. Именно он начал разрабатывать подходы к изучению популярных в наши дни проблем изучения ментальности, мифологического мировосприятия и его проявлений у обитателей древних цивилизаций.

Историю римской религии выбрала предметом своего специального исследования Е. М. Штаерман53, причем подход ученой примечателен трактовкой римской религии как особого социального явления, рассмотрением связи религиозного сознания с ценностными и идеологическими концептами и категориями мышления римлян. Особое значение Е. М. Штаерман придает рассмотрению формирования культа императора и сущности «Римского Мира».

Идеологическим установкам эпохи принципата посвятили свои исследования Н. А. Машкин, С. Л. Утченко, Я. Ю. Межерицкий, М. Г. Абрамзон54. С. Л. Утченко в своем труде о политических учениях в Древнем Риме рассмотрел наиболее популярные идеи и теории: о государстве, гражданине, идеальном правителе, упадке нравов, которые получили распространение среди различных социо-культурных групп древнеримского общества и применялись в качестве официальной пропаганды. Я. Ю. Межерицкий, осмысливая метаморфозы «республиканской монархии», сосредоточил свое внимание на идеологических концепциях принципата Августа. В центре внимания М. Г. Абрамзона оказались технологии пропаганды религиозной и культурной политики, в частности, императорского культа и «золотого века».

Труды, посвященные историческому наследию Корнелия Тацита. Одним из первых приступил к изучению творчества Тацита В. И. Модестов55. Он провел источниковедческий анализ произведений Тацита и исследовал мировоззрение историка. На страницах его труда Тацит предстает весьма противоречивой личностью: он не симпатизировал режиму принципата, однако понял его, не зная способов восстановления Республики. Тацит провозгласил умеренность как высшую добродетель политика, но восхвалял людей, которым она была чужда. Сближаясь с римскими стоиками в своих представлениях, он стоял во главе философского движения своей эпохи56.

Наиболее авторитетным исследователем наследия Тацита является Г. С. Кнабе. В его монографии об эпохе и книгах Тацита57 содержится источниковедческая концепция творчества историка.

К. В. Вержбицкий, изучая политические взгляды писателя58, сделал вывод о том, что решающее значение на становление Тацита как историка оказало правление Домициана, поэтому принцепсы представлялись Тациту, по образцу Домициана, жестокими тиранами: «Антидомициановский переворот сделал из Тацита того, кем он должен был стать – историографа императорского деспотизма и подобострастия сената»59.

Г. Морган, исследуя гражданскую войну 68—69 гг., обращался к свидетельствам Тацита и, оценивая их, подчеркнул тенденциозность и чрезмерную эмоциональность древнеримского историка.

Специальные статьи творчеству Тацита посвятили А. Б. Черняк и А. С. Крюков60. В рамках общих работ о Римской империи творчество Тацита затрагивали Г. Буассье, М. Грант, П. Грималь, В. С. Дуров, А. И. Немировский61.

Итак, пространственно-временная проблематика является весьма актуальной темой в современной науке. Исследования времени и пространства осуществлялись и в философском, и в историческом, и в культурологическом дискурсах.