Вспоминаю еще, что когда писал о театре Шекспира, я дома впервые взял с полки именно как английского писателя томик Диккенса. Это оказался роман «Замогильные записки Пикквикского клуба». Начал читать, и не мог оторваться. Такой блестящий юмор и так живо и интересно написано, два тома я быстро проглотил, и тут же начал читать «Жизнь и приключения Николоса Никльби», деля время между сочинением с обильными цитатами из некоей книги Миллера о театре времен Шекспира и его трагедиях и так полюбившемся мне Диккенсом. Потом я прочел, наверное, все основные романы этого писателя, его повести и рассказы, и любовь к нему сохранилась навсегда.
Когда мы в каком-то классе изучали фольклор, И. И. нам объяснил, что одним из непременных условий стихотворного построения баллады является первоначальное отрицание того, что последует дальше. Я вспоминаю об этом потому, что один из наших «литературных» мальчишек сочинил тогда такие стишки, нашедшие необыкновенную популярность в классе:
* Про себя в шутку мы звали так И. И. за его прическу и вздыбленные волосы, и переводилось как «Ваня-Дикобраз».
Еще один маленький, но незабываемый штришок, связанный с И. И. В седьмом классе, в первый день занятий после летних каникул, И. И, настоял, чтобы часть мальчишек сели за парту вместе с девочками. Кто отнесся к его просьбе спокойно, а кто стал протестовать. И. И. тогда сказал: «подождите и вспомните меня потом, когда вы сами будете с удовольствием сидеть за одной партой с девочкой».
В заключение скажу, что на упомянутых уже посещениях школы в дни встреч выпускников прошлых лет, мы, пришедшие на встречу, осматривали интересную экспозицию школьного музея. Музей размещался в одном из освобожденных для этой цели классе, были выставлены старые дипломы об окончании школы, снимки директоров и преподавателей, краткие биографии некоторых бывших учеников, ставших учеными, литераторами и т. п. И там был вывешен в рамке большая фотография Иван Ивановича Зеленцова.
И еще, хочу сказать, что в первый год войны, в августе или в сентябре 1941 года в Москве, в Колонном зале, проходил всесоюзный митинг интеллигенции, посвященный привлечению интеллигенции в помощь фронту. В «Правде» прочел, что с яркой речью на митинге выступил учитель московской школы И. И. Зеленцов, вот так!
Летом 1929 года, получив аттестат об окончании семилетнего курса обучения, со школой было покончено, оборвалась и школьная дружба.
Каким-то чудом, из немногого сохранившегося после бомбежки, уцелела единственная школьная фотография, снимок сделан на школьном дворе.
Глава III. 1922—1929 гг. Семья, летние месяцы, внешкольные дела
Однако, если обращаться в прошлое, то кроме непосредственно школы, было еще и многое другое, о чем хочется рассказать.
Итак, папа, как уже я писал, служит управляющим или финансовым директором в частной фирме двух владельцев Моисея Этингера и Дунияха.
Когда мы все вернулись из Крыма, дядя Моисей нанял автомобиль и нас, детей, повезли куда-то на окраину Москвы, показали производство, где выпускались канцелярские товары из бумаги и картона. Несколько раз мы с Леной бывали в фирменном магазине в самом центре около ГУМа, что-то покупали там, что-то нам дарили. С большой гордостью дядя Моисей показал нам большущую вывеску-рекламу магазина, что была прикреплена к внешней стороне белокаменной стены Китай-города на углу Лубянской площади и Театрального проезда. Вход по ступенькам в само здание магазина, ставшего впоследствии продуктовым, сохранился до сих пор. Фамилия Дунияха запомнилась по одной только причине: как-то на террасе дачи в Покровско-Стрешнево родители с Этингером и Дунияхой играли до позднего вечера в карты, а Дунияха приехал к нам на своем велосипеде, оставил его около террасы, который, естественно, в темноте украли.