Еще несколько воспоминаний о школе, которые сохранились достаточно отчетливо.

Почему-то, скорее всего это было в четвертом классе, несмотря на то, что мы не были не драчунами, ни маленькими хулиганами, меня стали мальчишки упрекать, что я побоюсь хотя бы раз с кем-нибудь подраться или, как у нас говорили, «стыкаться». Подговорили из параллельного класса Андрюшу Козырева, и на большой перемене мы, совершенно не имея претензий или неприязни друг к другу, устроили драку. Это была первая моя драка, она же и последняя. Поколотили друг друга основательно, были разбиты носы, «общественность» присудила ничью, а классный руководитель сделал запись в дневнике для родителей.

Немного став постарше, я стал испытывать чувство стыда за наше поведение на уроках пения. Учитель пения Иван Петрович был тихий, незлобный человек, всячески старался привить нам любовь к песне и к народной и к классической. Он аккомпанировал сам на пианино, девочки стояли по одну сторону и усердно пели, мальчики по другую, и добрая половина при этом только раскрывала рот, нам казалось это очень умно и интересно. И. П. замечал это, обижался, укоряя нас, стыдил, а нам было как с гуся вода.

В школу и из школы я обычно ходил вместе с Сережей Кабановым. По дороге туда иногда повторяли устные уроки. А когда весной возвращались по Никитской домой, по мостовой вдоль тротуаров бежали ручьи. Мы клали щепку или чей-то окурок в воду и соревновались, у кого быстрее и дальше проплывет его лодочка.

Попросил как-то у мамы рубль и купил на него ровно 100 конфеток-леденцов, назывались они «прозрачные». После уроков группкой человек десять мы дошли до начала Тверского бульвара, где уже был воздвигнут памятник Тимирязеву (кажется так), и там я разделил поровну конфеты. Сели на скамейку, стали сосать и вдруг на нас напали мальчишки из расположенной напротив школы. Мы с позором бежали.

И еще одно обстоятельство, так же из времен младших классов. Мой старший двоюродный брат Ося Луговской (не путать с соседом Осей) уговорил меня приезжать хотя бы раз в неделю на пионерские собрания. К тому времени Ося был комсомольцем и руководил пионерами из числа младших ребят. Вообще это был интернат для беспризорных детей с производственным обучением, при интернате была типография в качестве учебной базы. (Не очень твердо знаю все обстоятельства, но Ося первый ушел от отца – дяди Моисея, и жил в интернате). Хотя интернатские ребята мне казались очень чужими, непонятными, они были плохо одеты, ругались, но ездил я туда помню охотно. Сборы бывали примерно в 18 часов, садился я на трамвай «А» у Никитских ворот и ехал, проезжая Страстную (ныне Пушкинскую) площадь, Петровские ворота, Трубную площадь, Сретенку, Чистые пруды до Покровских ворот. Помимо денег на трамвай (15 коп) мне давали 6 коп на конфеты. В те годы (1924 год) на каждом углу, во всяком случае, у нас в центре, стояли женщины с маленькими лотками с конфетами. Конфеты выпускал «Моссельпром» (Государственный трест Московской сельской промышленности. Здание Моссельпрома, тогда одно из самых высоких в Москве, и теперь стоит в переулке напротив кинотеатра Художественный), а продавщиц так и называли «моссельпромщицы». На 6 копеек я покупал или «Мишка косолапый», или в серебряной обертке шоколадную бутылочку, наполненную внутри чем-то вроде рома. Можно было за 5 коп. купить пару больших сливочных ирисок, или за 3 коп. пару ирисок маленьких. Наверное, в 1925 году меня в Осином отряде приняли в пионеры. Не знаю, как было в других классах, но в нашем, во всяком случае, в обоих параллельных классах 4 А и Б, я был первым пионером, чем очень гордился. Спустя некоторое время, девочка Шура Тулякова стала второй пионеркой. В то же время, я твердо помню, что в школе, даже к моменту ее окончания в 1929 году, пионерской организации не существовало.