Согласно рассказам его вдовы, в Израиле на них оказывали сильное давление, чтобы они, вопреки своему истинному национальному статусу, записались евреями. Для тех, кто требовал этого, казалось унизительным, что гой был одним из руководителей еврейского сионистского движения. Но Владимир Петрович и его супруга наотрез отказались.

Ицхак был очень горд, что по поводу целесообразности его гиюра спрашивали самого Любавического ребе, и тот, согласно словам Ицхака, дал по этому вопросу положительный ответ.

Йеуда рассказал, что он учился в той же самой школе, что и я. И с особой неприязнью он упоминал о двух учительницах. Одной из них была Валентина Петровна, преподававшая русский язык и литературу. Она преподавала у моего старшего брата тоже; по его словам, она была антисемиткой, хотя я ни разу этого не почувствовал. В нашем классе она вела уроки только в одной учебной четверти, когда замещала нашу классную руководительницу Любовь Ивановну Корсакову – женщину удивительную, редкой душевности.

Любовь Ивановна – дочь простых русских людей из Горьковской области, своим трудом и упорством добилась высшего образования и стала одним из лучших педагогов-филологов Латвии. Она сочетала в себе лучшие качества русского народа: прямоту, сердечность и исключительное благородство. Её методика преподавания русского языка впоследствии помогла мне быстро освоить иврит и овладеть другими языками.

В классе моего брата учился еврейский парень – Валя. Его отец был главным кардиологом республики, а сам Валя обладал ярко выраженной, почти карикатурной еврейской внешностью и не менее карикатурным, шумным и самоуверенным характером. К тому же его мама была музыкальным работником и на общественных началах выполняла в нашей школе роль концертмейстера. Всё это способствовало тому, что в школе Валя себя чувствовал вполне раскованно, и, наверное, позволял себе некоторые вольности – в том числе в отношении «Вальпетры» (это было прозвище Валентины Петровны). В итоге однажды она сказала, обратившись к нему, нечто такое: «Ты, наверное, желаешь уехать в Израиль и стать вроде одного, который здесь учился раньше – он хотел убивать палестинских арабов».

Валентина Петровна, однако, в данной ситуации не сообразила, на кого напала: через некоторое время ей пришлось попросить у Вали прощение (если я не ошибаюсь, в присутствии всего класса).

И тут я понял: тот, который «хотел убивать палестинских арабов», был не кто иной, как Йеуда, который во время уроков в школе нахально писал ивритские таблицы!

Кроме Валентины Петровны, врагом номер один Йеуды, по его рассказам, была учительница национального (впоследствии – государственного) латышского языка Леонтина Клементьевна, по национальности – латгалка. Замужняя, хотя и бездетная, высокая, статная, очень полная, с красивой внешностью балтийского типа, самоуверенная, властная, иногда деспотичная, – она внушала ученикам страх, и на её уроках царила идеальная дисциплина.

Не думаю, что она была антисемиткой. И меня она не трогала, потому что я был одним из немногих в классе, кто хорошо знал латышский язык. Причём она наверняка понимала, что я никаким боком не имел никакого генетического отношения к местной титульной нации. Остальные же знатоки латышского в нашем классе были латышами – хотя бы по одному из родителей.

Только единственный раз в жизни я был свидетелем, как удалось задеть чувства Леонтины Клементьевны. Внезапно она зашла к нам на урок физики и очень вежливо, даже скромно попросила, чтобы мой одноклассник Алексей Ш. (тогда известный шахматист, а теперь уже международный гроссмейстер), вышел на минутку из класса.