Но насчёт писем – чистая правда: Ицхак буквально заваливал ими властные структуры, зная, что по закону они обязаны ответить на каждое письмо. На почте Ицхак всегда требовал письменное уведомление о вручении письма, на что также по закону имел право. Однажды работница почты заартачилась, отказываясь выдать ему подобный документ, но её коллега молча указала ей на какую-то бумажку на рабочем столе, и упрямица моментально подчинилась. Ицхак предполагал, что на этой бумажке было написано что-то вроде: «Владимиру М., по его требованию, выдавать уведомление о вручении письма» (!).

Читатель может подумать, что у Ицхака была мания величия, но мне кажется, что подобное выдумать без каких-либо оснований невозможно. «Мания», однако, в какой-то степени всё же была. Однажды Ицхак с возбуждением стал говорить о человеке, который днём и ночью ни о чём другом не думает, кроме как о спасении еврейского народа. Я предположил, что он имеет в виду Любавического ребе; ведь не раз Ицхак говорил (передаю его словами): «Любавический ребе – это вам не хухры-мухры». Но тут вдруг Ицхак однозначно выразился, что имел в виду самого себя…

Всё же наступил период, когда руководители «сионистского подполья» уехали, наконец, в Израиль. И они оставили Владимира Петровича, нееврея, «за главного» вместо себя в нашем городе. Он организовывал подпольные семинары, снимал летние дачи в Юрмале, на которые съезжались пионеры советской тшувы из Москвы, Петербурга и Вильнюса. Через него проходила также и еврейская самиздатовская литература, распространявшаяся среди отказников. Он активно занимался её подпольным тиражированием. Эту литературу он читал и сам, и таким образом начал приобщаться к еврейской религии ещё живя в Советском Союзе, будучи при этом неевреем.

Рассказывая мне о летних дачах, вдова Ицхака поведала, как однажды хозяйка по указанию силовых органов потребовала от Ицхака уже снятое помещение освободить. Ицхак подчинился, но когда всё успокоилось, и хозяйка уже «отдыхала душой и телом», полагая, что убила двух зайцев – и деньги получила, и квартирантов выгнала, – в самый неожиданный для неё момент перед ней предстал Ицхак и потребовал деньги обратно. От шока хозяйка чуть не потеряла дар речи, и – если мне память не изменяет – деньги-таки возвратила, радуясь, что так легко отделалась. Ицхак, когда хотел, умел делать грозный вид, да и комплекция у него была соответствующая.

К слову: Ицхак рассказывал и даже показывал мне документы, подтверждающие, что, когда он снимал помещение для проведения еврейского мероприятия, его супруга параллельно снимала второе помещение – про запас, на случай, если в первое нагрянет милиция или же власти наложат вето на еврейскую сходку, узнав о ней предварительно. Не раз подобный способ выручал из затруднительной ситуации – и тогда мероприятие проводилось в другом помещении, о котором властные структуры не знали.

Мои родственники – Мотя и Лена Л. (Мотя трагически погиб в Израиле от руки араба-террориста) – тоже были среди пионеров московской тшувы. В 1985-м году они побывали летом на такой даче. Я – в то время ещё подросток – несколько раз посетил их там. Какой-то бородатый еврей (к сожалению, я его имени не запомнил) пытался меня склонить к религии, долго и нудно разъясняя несостоятельность теории Дарвина. Кажется, делал он это непрофессионально: в те времена, по всей видимости, ещё не существовало сугубо научных материалов, опровергающих эту теорию, или же они были нам недоступны. Потом и Зеэв Райз, тогда ещё молодой и бритый, пытался мне что-то объяснить, но всё впустую. А отвечал я Райзу в недостаточно уважительной форме, так что, когда Райз вышел, мне кто-то мягко заметил: «Ведь он кандидат наук, не надо с ним так разговаривать!»