– Видите ли, вот, у нас пропали часики, такие, женские. Может быть, случайно…

Но шурин отец решительно сдернул с кровати уже спавшую дочь, и тут же из ее школьной сумки были извлечены злополучные часики с позолоченным браслетом.

На следующий день Шура не пришла в школу. Позднее выяснилось, что после нашего ухода отец избил ее, да так сильно, что Шура не смогла даже сидеть, и запретил ей ходить в дом к «приличным людям». Об этом скорбно рассказала шурина мама, занося к нам домой общий букварь – основу нашей дружбы. В школе учительница почему-то посадила Шуру за другую парту, а на ее место подсадила ко мне другую девочку, совершенно невзрачную, белобрысую, с серенькими глазками и с вечными соплями под носом. Букварь я отдал своей новой соседке насовсем. Отдал за ненадобностью, ибо я и так его прочел уже несколько раз. А Шура с тех пор сторонилась меня, и я все время чувствовал какую-то свою вину перед ней и стыд за своих родителей, которые так грубо вмешались в нашу дружбу. Учиться я стал хуже; к тому же запахло летом, когда, как мне сказали, будут каникулы и учиться вообще не надо будет!

Оглядываясь из нынешнего времени в военное прошлое, поражаюсь четкости в организационной работе государственной машины. Несмотря на казавшуюся неразбериху первых дней войны, у папы, мобилизованного высококлассного профессионала, отняли ружье и приказали стать к станку; дядю Юру вытащили из окопов, вручили трофейный аккордеон и направили во фронтовую концертную бригаду; младшего маминого брата, дядю Мишу, прямо с передовой вызвали и направили на работу в Ставку Главнокомандующего переводчиком. Папа после войны часто сердился на всех, кто, говоря о вкладе тыла в победу, утверждал, что в тылу все делали только старики, женщины и дети: чтобы они сделали без специалистов?

Не забывались и дети. Чтобы балашовские дети не болтались в летние каникулы без дела на улице и были худо-бедно накормлены, – организовали городской детский лагерь. Записали туда и меня.

Лагерь находился в центральном городском парке, в большом одноэтажном доме, где были два зала: один был оборудован под спальню, а другой – под столовую. В спальне, где были расставлены деревянные раскладушки, мы проводили «мертвый час» – послеобеденный сон. Рядом с этим домом была «эстрада» – открытая сцена-подиум и ряд вкопанных в землю деревянных скамеек перед ней. За эстрадой поодаль стояла длинная деревянная уборная с двумя отделениями и буквами «М» и «Ж» на концах.

В лагере было интересно и весело. На эстраде выступали старшие дети или хорошо известный всем местным детям кукольник дядя Коля со своими куклами-марионетками. Кукольный театр я видел впервые и он меня поразил на всю жизнь. В столовой показывали кино. До сих пор помню советский кинофильм «Сын Таджикистана» и цветной американский кинофильм «Багдадский вор». Но посещал этот лагерь я недолго, до одного случая. Все началось с того, что в уборной, куда я беззаботно пошел справить малую нужду, стоявший рядом мальчик обратил внимание на мою обрезанную писульку. Он удивленно вытаращил глаза, а потом вдруг помчался куда-то. Но вскоре этот мальчик, в сопровождении еще нескольких, подошел ко мне, когда я игрался в траве возле столовой, и, криво ухмыляясь, предложил снять трусы и показать всем то, что удивило так его. Я отказался, тогда все накинулись на меня, повалили и, держа за руки и за ноги, насильно сняли с меня трусики. Насмотревшись вдоволь, оплевали меня и ушли, наверно, удовлетворенные.

Весь зареванный, сбежал я из лагеря домой и сказал маме, что туда я больше не пойду. От объяснений – отказался, все равно мама не поймет. Не пойду и все! Во-первых, это деликатное и неженское дело, а, во-вторых, у меня уже был опыт разговоров с мамой на еврейские темы, которые всегда кончались предложением: «не обращай на дураков внимание!» Ей легко говорить, но дураков-то много и все они мои товарищи… Как мне мучительно хотелось быть таким, как все, но я все больше осознавал, что я, к сожалению, не такой. И из-за этого на всю жизнь у меня остались нелюбовь к общим банным залам и общественным туалетам и дискомфорт при вынужденном их посещении.