Многие, в особенности некоторые мои соотечественники, позже упрекали меня в том, что я слишком поверил уверениям Александра. Я часто доказывал его хулителям, что убеждения его были искренними, а не напускными. Впечатление от первых лет наших отношений не могло изгладиться из моих мыслей. Конечно, если Александр в девятнадцать лет говорил мне откровенно, в строжайшей тайне, о своих мнениях и чувствах, которые скрывал от всех, значит, он их испытывал на самом деле и чувствовал потребность кому-нибудь их доверить. Какой иной мотив мог он иметь тогда? Кого хотел обмануть? Без сомнения, он следовал лишь наклонностям своего сердца и высказывал свои истинные мысли. Мне придется еще возвратиться к этому вопросу, когда я буду говорить о переменах, происшедших в характере Александра.

Помимо разглагольствований о политике, о красотах природы и мечте предаться спокойно деревенской жизни, после того как судьбы свободной России будут обеспечены, у великого князя имелся для разговора еще третий предмет, которому он горячо отдавался и который совсем не соответствовал предыдущим: то были беседы о войске на манер его отца, великого князя Павла.

Великий князь Павел жил летом в своем загородном доме в Павловске, находившемся неподалеку от Царского Села. Императрица Екатерина разрешила ему сформировать для своего удовольствия несколько морских батальонов. Он был генерал-адмиралом, и эта почетная должность давала ему некоторые привилегии. Императрица делала вид, будто не замечает, что Павел пользуется этими привилегиями слишком широко и что по примеру Петра III, своего несчастного отца, он создал себе нечто вроде маленькой армии, которую одевал и старался обучать наподобие прусской, существовавшей при Фридрихе Великом. Войско великого князя Павла, в полном его комплекте, состояло, кажется, из двенадцати батальонов, сформированных по образцам кирасирских, драгунских и гусарских полков, и из нескольких артиллерийских орудий. Великий князь раздавал дипломы и чины, имевшие значение только в его маленькой армии. Покрой форменного платья был совсем странный и совершенно не походил на форму русской армии; это было утрированное подражание старой форме полков Фридриха.

Несколько лиц из общества и некоторые придворные получили разрешение носить такую форму, – это были недовольные главным двором, примкнувшие к Павлу; только им он разрешал приезжать в его загородные дворцы для исполнения служебных обязанностей. К их числу принадлежал и Растопчин, игравший в царствование Павла выдающуюся роль и впоследствии заставивший так много говорить о себе по случаю пожара Москвы. Форму эту надевали не только на службу, но и когда являлись в Павловск или Гатчину, а также при посещении вечеров в Зимнем дворце (великий князь Павел никогда не приходил по вечерам к своей матери). При жизни Екатерины эта форма везде, кроме покоев великого князя, считалась контрабандой, и над ней насмехались без всякого стеснения.

Оба великих князя числились командирами в составе этих войск. Они отдавались обязанностям своей службы с неутомимым рвением молодых людей, которым в первый раз дали практическое занятие, и с серьезным сознанием важности исполняемого дела. Двор и общество видели тут только карикатуру, бесплодную и не имевшую значения; она ставила в смешное положение тех, кто в ней участвовал. Великие князья в особенности подвергались насмешливым нападкам за то, что, не рассуждая, так горячо пристрастились к этим причудам. Их сравнивали с детьми, играющими в деревянных солдатиков. Но молодые люди, не останавливаясь перед порицанием большинства, стремились лишь к точному исполнению желаний и даже эксцентричных капризов своего отца. Они входили в мельчайшие подробности военной службы и исправляли их с беспримерным усердием.