Пытаюсь убедить себя иронично относиться к происходящему, но страх проникает в каждую клеточку организма, блокируя мыслительные способности.
– Я понимаю, что серьёзные ситуации требуют серьёзного обдумывания, поэтому готов предоставить вам достаточно времени для принятия взвешенного решения.
– Когда мне необходимо дать ответ?
– Через пять минут, – деловито взглянув на воображаемые наручные часы, серьёзно произносит Макс.
С удивлением смотрю на него, сложно оценить степень серьёзности сказанной фразы. Но, по всей видимости, это не шутка.
– Неслыханная щедрость… – почти шёпотом говорю я.
– Время пошло, – ничуть не смущается он, пожимая плечами и оставаясь на том же месте, где и стоял.
– Вы даже не считаете нужным оставить меня наедине со своими мыслями? – округляю я глаза.
– Могу отвернуться, если вас что-то смущает.
Меня смущаете вы! И раздражаете своей бесцеремонностью и отсутствием такта.
– А уйти не можете? – сдержанно формулирую я свое пожелание.
– Нет, – без тени сомнения отвечает Макс.
Тяжёлый случай. Кажется, он откровенно пытается вывести меня из равновесия.
– А я могу уйти в другую комнату?
Указываю жестом в сторону дверного проёма. Надежда на взаимопонимание тает с каждой секундой моего пребывания в этом доме.
– Не вижу в этом необходимости.
Почему этот человек решает за меня? Почему он спокойно рассуждает о моих потребностях или их отсутствии?
– А я вижу, – щурясь и злобно смотря на объект раздражения, изрекаю я.
– Вы тратите драгоценное время на ненужные пререкания. Любому адекватному человеку ясно, что обдумывать здесь нечего.
– Мне ничего не известно об условиях работы…
– Это детали, главное, чтобы вы были согласны использовать свои способности в чужих интересах и получать за это деньги.
– Обычная работа.
Теперь он смотрит на меня с недоумением.
– Если бы работа была обычной, вы бы не оказались здесь.
Закрываю глаза, но ничего не происходит. Вновь задаю себе вопрос о наличии альтернативы. В итоге складывается ощущение, что в моем положении свобода выбора иллюзорна. Что ждёт меня в случае отказа от сотрудничества? Не предполагаю. Но рассказ Макса звучит крайне убедительно, и в части безысходности ситуации тоже. Как минимум, не дальновидно предпринимать какие-либо действия, не зная ни количества охранников, ни степени оснащённости дома датчиками движения и видеокамерами, а кроме того, пребывая в полном неведении, где находишься и как добраться до ближайшего населённого пункта. Не стоит забывать, что похитители наблюдали за мной не один месяц, педантично собирая информацию, поэтому даже в случае успешного бегства, мне решительно некуда идти. Дома меня найдут легко. Дав принципиальное согласие, смогу, по крайней мере, выиграть время, осмотреться, выведать конкретную информацию о похитителях, чтобы затем предоставить эти сведения полиции.
Смотрю на Макса, не думаю, что ему можно доверять. Очевидно, он преследует определённый интерес и тот факт, что пока я попадаю в зону его интересов, отнюдь не повод излишне обольщаться. Посему до стокгольмского синдрома ещё далеко.
Демонстрируя полное равнодушие, Макс широко и бесцеремонно зевает.
– Удалось найти консенсус между внутренним ощущением и объективными обстоятельствами? – Затем, явно не рассчитывая на ответ, молниеносно добавляет: – Идём.
– Куда?
– Проверять на практике твои способности, – отвечает, кивая головой в сторону двери.
Неторопливо направляюсь в указанном направлении. Любезно пропустив меня вперёд, Макс показывает рукой направо. Пройдя часть комнаты, оказываемся на лестничном пролёте.
– Я же не ответила, – произношу в замешательстве.