– Ну почему сразу ликвид? Нейтрализовать. Он все еще многим крупно досаждает своим присутствием. Наверное, старые секреты.

– Секретов он не может знать.

– Мне почем знать? – Динстон отбросил ручку. – Руководству виднее. Я солдат.

– Полковник! – Эксперт чинно выпрямился, членораздельно отрекламировал, – сейчас вы получите от меня инструкции, что с этой минуты монах должен жить. И не подвергаться риску быть убитым. Вам ясна задача, господин полковник.

– Более, чем ясна, сэр. Мне в принципе все равно. – Со знакомой ностальгической грустью мямлил офицер.

– Никаких принципов, полковник. Это приказ. Не мой приказ. Я подчиняюсь, и вы подчиняйтесь, – жестко давил эксперт. – Нам необходимо снова выходить на монастыри. Воспитанник – наша единственная ниточка, которая в состоянии нам помочь. Вы поняли?

– Да, сэр.

– Полковник краснел, задыхался. Ему грустно подумалось, что генеральские привилегии уплывают от него в далекое туманное неизвестное. Он стушевался, съежился и замолчал.

Теперь Маккинрой, обрабатывая подчиненного, заходил в комнате по диагонали.

– Уясните для себя, полковник; если мы с вами будем также продолжать, как в свое время в Китае, то монахи еще не одну сотню перестреляют, и мы ни на шаг не приблизимся к их логову. Вы имеете сведения от китайской резиндентуры?

– Это не мой регион.

– Жаль. Это не секретно. Не помешало бы интересоваться. Там монахи многим и многое припомнили. Некоторые банды прекратили существование.

– Мне-то что? Мне пора на покой.

– Вы что, обиделись? Полковник, на вас это никак не похоже. Ваша энергия еще требуется нашему ведомству.

Динстон скромно молчал и понуро смотрел в окно.

– Ну что, полковник, мне пора. Ждите указаний. Гуд бай.

– Бай, бай, – вслед, почти неслышно ответил покинутый всеми Динстон.

Он остался сидеть. Неудовлетворенность встречей злила его. Не такой исход представлялся ему. Но Маккинрой выше его и по должности, и по положению. Здесь теперь Динстон ничего противопоставить не мог. Почему в центре так круто изменилось направление в отношении монахов. В Южной Америке он имел очень сильные позиции, прочные связи и нанести еще кое-какой урон было в его силах. Он, настоящий американец, самой твердой породы, не должен, не имеет право отступать.

Голосом, полным личного достоинства и неограниченных амбиций, он заказал разговор с Вашингтоном, потом, передумав, с таким же акцентом позвонил в Кам-пу-Гранди.

«Погиб и третий рейх, и третий Рим.

Тиранам и вождям одна дорога-

В учебники истории. Но ИМ…»

Саша ПОЛЫНСКИЙ.

– Хайль! Старый маразматик.

Надменное припухшее лицо с маленькими поросячьими глазками не удосужилось повернуться в сторону чересчур веселого и нагловатого старика с такой же толстой и рыхлой рожей. Внимание сидящего было глубоко сосредоточено на камине, на ногах, которые ближе прижимались к огню, борясь со знобящим холодом во всем теле. Желтые костлявые пальцы старательно цеплялись за плед. И только светлая лысая макушка одиноко торчала крупной поганкой на фоне коричневого материала в клетку. Дряхлый шеф почти спал. Тишина и тепло разморили его. И он, не сопротивляясь естественной неге, похрапывал. Думал иногда о чем-то очень далеком, очень давнем, неприятном, что заставляло его вздрагивать, настороженно поворачивать голову в сторону темной дубовой двери.

Так и сейчас: вздрогнув, ойкнув, повернул голову. Углядел ершистые редкие волосинки на седой голове Мюллера, снова отвернулся и выпукло уставился на камин.

Старый ветеран национал-социалистской, хоть и с киечком, но довольно бодро прошагал к сидящему. Нагнулся, посмотрел в лицо. Выпрямился, постучал по висящему щиту ордена меченосцев.