По своему обыкновению, я направилась в самый конец аудитории. Иногда преподаватели даже не называли меня на перекличке, а многие одногруппники даже не знали, что в помещении есть кто-то с моим именем. Но в этот раз меня отметили, поэтому пришлось молча поднять руку, прежде чем отвернуться. Хотя мой взгляд скользнул-таки по присутствующим. Размытые лица сливались в непонятное нечто, что даже лицом назвать тяжело. Это моя извечная проблема: люди кажутся мне одинаковыми, а лица их – смазанными, как будто непонятными кляксами. И только на одного человека я засмотрелась на секунду дольше.

На самом деле это единственный человек, которого, отвечая на вопрос: «Это твой одногруппник?», я бы уверенно назвала таковым. Его знает, наверное, весь университет: активист, отличник, очень громкий, шумный и общительный. Он множество раз мелькал перед моими глазами, поэтому не запомнить его голубые глаза, большую улыбку, короткие, темные, выбритые по бокам волосы и несменную белую рубашку было сложно.

Я разрываюсь между неприязнью и уважением к этому человеку. Он выглядит полным свободы и уверенности в себе, которые мне даже и не снились с моей застенчивостью и страхом перед людьми. Шум от него первый достигает моих ушей в аудитории; его низковатый, слегка картавый голос разительно выделяется на фоне остальных монотонных звуков, сливающихся в один. Он же был второй, словно вообще на другой волне, как будто рядом поставили два радио с разными передачами. Мне одновременно не хотелось его слышать, и я желала разбавления этой ненавистной какофонии. Преподаватель начал вести семинар, а человек неожиданно повернулся ко мне. "Как же это зовут?" – Какое-то звучное имя, иронично непохожее на остальные. Наши взгляды столкнулись, но это столкновение не вызвало во мне никаких чувств. Я лишь бесстрастно снова изучила цвет его глаз, изгиб скул и маленькое пятнышко на белоснежной ткани его одежды. Хотя может быть я почувствовала что-то вроде разочарования, что общество с таким человеком и становление ему подобной мне не светит, кажется, никогда. Наверное, я уже смирилась с тем, что моя жизнь обречена. Прошло уже несколько секунд, а он так и не отвел взгляд. Меня это напрягло, и я нахмурилась, показывая свое негодование. Он ухмыльнулся и отвернулся-таки. "Как же, блин, его зовут?".

– Так… – донесся до меня голос преподавателя. Я даже не уверена в том, какой сейчас предмет. – Выходим рассказывать рефераты. Кто начнет?

Понятно, сейчас именно тот предмет, по которому задали это ужасное задание. Кто-то поднял руку и вызвался первым, но его речь проходила сквозь меня: не зря же сижу в конце помещения. Выставив руку вперед, я улеглась на нее, но было неудобно, потому что рука костлявая и жесткая, поэтому подложила портфель и закрыла глаза.

Кто-то коснулся моего плеча. Сперва я даже не поняла, где нахожусь, но, открыв глаза, разочаровалась. Все еще находясь в той самой аудитории, я осталась одна. Все уже ушли, одна моя персона лежит на последней парте в обнимку с портфелем. Что за позор. Я подняла взгляд, ожидая увидеть разъяренного семинариста, однако очень удивилась, увидев одно из нескольких единиц знакомое лицо.

– Что за… – начала я.

– Просыпайся. Препод ушел раньше и отпустил всех, одна ты осталась. Ночью совсем не спишь?

Какая ему разница, сплю я ночью или нет? Я вскочила с места, прихватив портфель, и пулей вылетела из аудитории.

Максвелл.

Его определенно точно зовут Максвелл.

Мне его имя вспомнилось потому, что вчера он посещал кофейню, где я работаю: обычно мы спрашиваем имя посетителя, чтобы написать его на стаканчике кофе. Он пришел туда с кем-то, но я совсем не обратила внимания на то, кто именно посетитель: такая информация мне неинтересна и ни к чему, но краем глаза все-таки отметила смутно знакомые инициалы. А вот лицо… Неловко вышло, что я даже не удосужилась посмотреть на посетителя, только мельком иногда оглядывала зал. Оказывается, мое подсознание уловило смутно знакомые черты. Наверняка он меня узнал, поэтому сегодня пялился без остановки, удивляясь, как кто-то вроде меня умудряется работать в социуме.