– Вы это ЕМУ скажите, эттэрни. Вроде выросли, а ведете себя как дети малые! Помилосердствуй, Мать Природа.

– Вы правы, Ваше Величество.

– Давай перейдем на «ты». Меня зовут Ольгердес, старшая сестра. Оставлю вас наедине. Не скучайте! Скоро увидимся.

– А вот и чай. Я принес заварных пирожных… – Ольмирис удивленно посмотрел по сторонам. – Мы вдвоем?

– Как видишь. Прости, но мое отношение к тебе отныне не будет наивно-восторженным.

– Понимаю и принимаю.

– И не надо мне ежесекундно угождать. Твой брат прав: это выглядит странно…

– Милая, поверь, если бы три года назад я мог как-то повлиять на происходящее между Лисетой и Родэриком…

– Вмешиваться в чужую личную жизнь бессмысленно. Эмоции, как правило, сильнее разума. И я тому яркий пример. Сегодня мною впервые овладел пугающий черный гнев. Наверняка, нечто подобное пережила и ваша сестра после отказа. Так страшно, когда ты не владеешь собой, становишься близка к безумию… Мой несчастный брат обречен любить по чужой воле. Скоро он станет отцом, и его фальшивые чувства станут настоящими (хотя бы отчасти). Но он забыл меня, наших родителей… Если бы я знала, к чему приведет ТОТ злосчастный вечер во дворце, то уступила бы домогательствам герцога.

– Нет, Лета, нет. Этот негодяй заслужил свое уродство! И я бы не смог остаться в стороне… Лисета всегда была самоуверенной и вспыльчивой, однако чувства ее к твоему брату искренни. Эльфы любят лишь раз в жизни, понимаешь? А бедняжка обрекла себя еще и на вечные муки совести, заполучив Любовь подлостью и обманом.

– Думаю, так оно и есть. Никто не идеален. И за всё приходится платить… Ну а ты?

– Я просто люблю тебя. С того самого дня, как король Генрих представил меня маркизе Шэклтон на новогоднем балу десять лет назад…

– Должна сказать, ты так умело притворился, что ничего не знаешь о судьбе Родэрика… Пусть я уже знаю о причине, скажи мне сам, глядя в глаза: к чему была сия ложь?

– Совет Двенадцати запретил упоминать о позоре Рода Белого Лотоса. Нарушив приказ, я бы…

– Сохранил свою совесть незапятнанной!

– Возможно. Однако страх перестать быть твоим идеалом оказался сильнее. Я далеко не безупречный герой из романов, дорогая.

– Теперь это более чем очевидно… А наш брак можно официально считать состоявшимся, – Вилета заставила себя улыбнуться. – Поздравляю: мы впервые поссорились!

– А значит, пришла пора мириться… Поверь: если бы я любил тебя хоть чуточку меньше, то нашел бы тысячу красивых слов для оправдания и себя, и сестры, и Совета.

– Если бы Я любила тебя хоть чуточку меньше, то никогда бы не простила.

– То есть? – растерялся Ольмирис.

– Ты прощен. Вы все прощены. Великодушной мной!

– Чудесно! Мне же не послышалось, дорогая… – затаил дыхание телохранитель восьмого короля. – Ты ТОЖЕ меня любишь?!

Вилета села в постели. Ноги не двигались и были тяжелыми как цирковые гири:

– Что ж тут удивительного, дорогой муж? Твоя физическая форма неподражаемо великолепна… А обоюдное умение лгать придаст нашим отношениям перчинку.

– Значит, ты соврала?

– Ни капельки… Ой, ты опять светишься… Стоп! Куда убираешь чай и пирожные?

– Подсластим наше примирение кое-чем другим…

– Прямо сейчас? Я же, мягко говоря, не в форме.

– Но поцеловать меня это не помешает, надеюсь?

– Ни за что!

На следующее утро Ольмирис вынес Вилету на руках на балкон их жилья и усадил в кресло:

– Побудь здесь пока, ладно? Я сбегаю к Его Величеству. Он хотел отправиться с нами в Золотой Лес.

– Не задерживайся… И хватит улыбаться как довольный кот, съевший сметану! Все подумают, что мы…

– Счастливы. Ладно, обещаю быть серьезным.

Вилета помахала ему рукой и стала наблюдать за проходящей рядом тропинкой.