– По-моему, вы плохо знакомы с придворным этикетом, сир, – насмешливо заметила она, пытаясь скрыть растерянность.

– Быть может, мадам, вы дадите мне несколько уроков? Чтобы в будущем я мог избежать ошибок,– голос его был исполнен смирения, но в глазах мелькнули озорные огоньки. Вот так юноша из деревни! Ей вдруг стало весело, прямо как тогда, во время басданса. И почему он так странно на нее влияет?

– Я пришлю к вам учителя, – ответила Маргарита, делая над собой усилие, чтобы не улыбнуться. – Доброй ночи, ваше величество.

– Доброй ночи, мадам, – церемонно произнес он.

Муза, вдохновлявшая Агриппу д’Обинье, напомнила о себе совсем скоро. Однажды, проходя мимо комнаты друга, Генрих заметил, что дверь приоткрыта.

Он постучал.

– Ну, кто там еще? – раздался недовольный голос. Генрих вошел.

– А-а, это вы, сир, – Агриппа встал, небрежно поклонился и снова рухнул в кресло. В руках он держал лист тонкой беленой бумаги, исписанный изящным почерком. Генриха одолело недоброе предчувствие.

– Опять? – спросил он, кивая на письмо. Он уже научился безошибочно узнавать эти письма, после которых Агриппа становился сам не свой.

Агриппа поднял на Генриха измученный взгляд.

– Да, ваше величество. Я должен уехать по очень важному делу.

– По важному делу, значит, – фыркнул Генрих.

Агриппа вспыхнул, но тут же сник и неопределенно пожал плечами.

– Тебе не надоело? – Генрих начал злиться. – Сколько можно бегать за этой капризной бабенкой? Ее настроение меняется, как погода за окном. От Парижа до Тура четыре дня пути, пока ты доедешь, она уже и не вспомнит о тебе. Кстати, что она там пишет? Дай-ка сюда письмо, – Генрих требовательно протянул руку.

Агриппа вскочил и отступил на шаг, спрятав бумагу за спину.

– Вспомнит, – угрюмо произнес он, больше сказать ему было нечего.

– Да когда ты приедешь, то найдешь ее с очередным поклонником, – с раздражением пообещал Генрих. – Помнишь, такое уже было.

– Помню. Я тогда убил его на дуэли. И следующего тоже убью.

– Боюсь, со следующим может не повезти. Неужели ты не понимаешь, что у тебя есть только один шанс добиться ее благосклонности – забыть о ней. Я знаю эту породу женщин, они могут любить лишь тех, кто к ним равнодушен. Тех же, кто любит их, они презирают. К черту такую любовь! Скажи, когда в последний раз ты получал от нее награду за свою преданность?

– Я рад, что вы так хорошо знаете женщин, мой государь, – с нескрываемой злобой проговорил Агриппа. – Я очень счастлив, что вы, в отличие от своего никудышного слуги, так удачливы в любви, что можете давать советы… Но я в них не нуждаюсь! – с яростью бросил он. – Я прошу вас, как моего сеньора, лишь отпустить меня на месяц от своей особы. Более не смею утруждать вас своими заботами.

– Я не отпускаю тебя, – спокойно ответил Генрих, проигнорировав язвительный выпад, – и когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо. Ты словно душевнобольной, которого нужно связать, чтобы он не навредил сам себе.

– Вы приказываете мне остаться? – уточнил Агриппа.

– Да.

– В таком случае мне придется ослушаться вашего приказа! Вы можете покарать меня за это, – измученное лицо Агриппы выражало обиду и упрямство, на щеках пылал горячечный румянец. Карать его совершенно не хотелось.

Генрих тяжело вздохнул, с жалостью глядя на друга, затем взъерошил себе волосы.

– У тебя деньги есть? – спросил он, сдаваясь. – Не можешь же ты ехать к ней без денег.

Агриппа с радостным удивлением посмотрел на Генриха, убеждаясь в своей маленькой победе.

– Есть. Немного, но я неприхотлив.

– Что значит «неприхотлив»? В конце концов, ты состоишь на службе короля Наваррского и едешь к даме.