И сейчас я по-новому думаю о слове «продажа»: продавать – это про давать. Это о том, что ты отдаешь в мир, какую пользу несешь людям, что свидетельствует уже об изобилии, а не о дефиците.

Пройдя тернистый путь развода, я осознала, как больше не хочу и чего на самом деле хочу в отношениях. Я увидела, как можно по-другому и кто мне действительно нужен. А главное – я поняла, почему случилось так, а не иначе.

В памяти всплывает картина из детства – ссора мамы с отцом, мне четыре года, и я кричу во все горло: «Мамочка, прошу, не выгоняй папу! Мамочка, прошу!»

А позже, лет в восемь, я гуляю с собакой по парку, папа идет рядом, и я ему говорю: «Папочка, пожалуйста, не пей! Умоляю тебя, не пей!» А он с серьезным лицом обещает мне: «Больше никогда! Поверь, дочка, это был последний раз! Ради тебя – больше никогда!» В тот же вечер папа пришел домой пьяный, снова скандал. Маме плохо, она в слезах и в очередной раз вызывает скорую.

Тогда я решила, что папа меня предал, он меня больше не любит, он выбрал не меня, все врут. Обида и злость поселились в сердце, и жизнь моя превратилась в сплошное испытание.

Освободиться от травм прошлого мне помогает осознанность, но прежде, чем что-либо понять, я испытала много боли. В сердце жило убеждение: «Мне никто никогда не поможет».

Помню себя в пять лет, в желтеньком комбинезончике. Мама тогда работала воспитателем в доме-интернате для детей с особенностями и летом брала нас с сестрой в лагерь, на море. Туда же с нами ездила бабушка, которая подрабатывала там санитаркой.

Однажды я сильно простудилась: у меня была ангина, и поднялась температура. Я попала в изолятор, где мне обрабатывали горло каким-то противным раствором. Как же это было больно! Как же я кричала на весь «карцер»!

Помню, бабушка сидела рядом, а я умоляла ее увести меня отсюда подальше, спасти, мне же так больно, но в ответ лишь равнодушное: «Моя смена закончилась», – и холодное спокойствие в ее взгляде.

С тех пор мне казалось, что никто никогда мне не поможет. Долго не покидало чувство одиночества и брошенности.

А в десять лет оно еще усилилось страхом проявленности и недоверием миру.

Мы переехали в новый район, где я пошла в другую школу. Там меня никто не знал. Я выглядела как героиня сериала «Не родись красивой» с ее набором изгоя: в очках, на зубах – пластины, девочка-отличница.

Этого было достаточно, чтобы прочувствовать на себе всю силу подросткового стеба.

И вот такая девочка-подросток впервые влюбилась в мальчика и написала об этом в своем девичьем дневнике, исписанном любимыми стихами и песнями, украшенном вырезанными из журналов фотографиями актеров, нарисованными сердечками и цветами.

Однажды, весело щебеча с подружкой, я поделилась с ней самым сокровенным и показала свой дневник. Это стало еще одним поводом для насмешек в классе. Разочарование и страх вновь заперли чувства на замок.

В программе Лизы я узнала о том, что, когда нас некому защитить, мы создаем внутри себя своего защитника – родительскую субличность. Лиза назвала ее Зинаида Михайловна. В то же время в нас всегда живет внутренний ребенок, наша детская часть. У Лизы ее зовут Фрося. Возвращаясь в то время, я увидела, как родилась моя защитница, мой родитель, Зинаида Михайловна. Она взяла руль в свои руки и пошла всех спасать.

Зная, что никто мне не поможет, я с тринадцати лет сама выбирала себе школу и ходила туда, куда мне хотелось. А также я ухаживала за домочадцами – за больной бабушкой, которая жила с нами, за мамой, у которой были частые приступы на фоне алкоголизма отца, за собаками, за кошками и за всеми, кому нужен был спасатель. Спасательство стало моей миссией и обязанностью.