людям посетить меня, лежащего в постели. О, я всегда могу определить, когда

приходят от него. У всех вас этакие метафизические складки у рта и взгляд

пустой. В Ферне ваш брат являлся с перебоями, а здесь, в Париже, идет

сплошным потоком.

Я подавил в себе раздражение, слушая описание самого себя в подобной

манере. Я был и удивлен тем, что Вольтер угадал причину моего к нему визита,

и обеспокоен. Он упомянул других, разыскивающих то же самое, что и я. -

Хотелось бы мне вытащить занозу из сердца человека раз и навсегда, -

разглагольствовал Вольтер. – Тогда, возможно, я бы обрел мир.

Он вдруг расстроился, а потом стал кашлять. Я увидел, что он кашляет

кровью, но, когда ринулся помочь, старик оттолкнул меня.

– Доктора и священники должны быть повешены на одной виселице, – кричал

он, пытаясь дотянуться до стакана с водой.

Я подал ему воды, и Вольтер сделал глоток.

– Конечно, он хочет рукописи. Кардинал Ришелье не может вынести, что

его драгоценные личные записи попали в руки такого старого нечестивца.

– У вас есть личные дневники кардинала Ришелье?

– Да. Много лет назад, когда я был молод, меня посадили в тюрьму за

подрывную деятельность против короны. Виной тому были накарябанные мной

довольно посредственные стишки о романтической жизни короля. Когда меня

засадили, мой благородный патрон принес мне для расшифровки некие дневники.

Они хранились в его семье долгие годы, но были написаны секретным кодом,

который никто так и не смог разгадать. Поскольку заняться мне было нечем, я

расшифровал их и узнал много интересного о нашем обожаемом кардинале.

– Я думал, записи Ришелье были завещаны университету Сорбонны!

– Это то, что знаешь ты. – Вольтер глумливо рассмеялся. – Священник

никогда не станет хранить личные дневники, написанные секретным кодом, если

ему нечего скрывать. Я хорошо знаю, какого сорта вещами занимались святоши

во времена Ришелье: думать они могли только о мастурбации, а делать – только

то, на что толкала их похоть. Я влез в эти дневники, как лошадь в кормушку,

но вопреки моим ожиданиям в записях не оказалось совсем никаких скабрезных

признаний. Я обнаружил научные изыскания. Большей чепухи я никогда не видел.

Вольтер начал хрипеть и кашлять. Я даже испугался, что придется позвать

обратно священника, поскольку сам еще не был уполномочен проводить святое

причастие. После ужасных звуков, напоминающих смертельный хрип, Вольтер

сделал мне знак, чтобы я подал ему головные платки. Зарывшись в них, он

повязал одним голову, совсем как старая баба, и сел на постели, поеживаясь.

– Что же вы обнаружили в этих дневниках и где они теперь? – заторопился

я.

– Они до сих пор у меня. Пока я сидел за решеткой, мои патрон умер, не

оставив наследников. Он мог бы получить хорошие деньги, поскольку дневники

представляют историческую ценность. В них было много суеверной чепухи, если

тебя это интересует. Колдовство и чародейство.

– Мне показалось, вы сказали, они были научными?

– Да, в той мере, в которой священники могут быть объективными. Видишь

ли, кардинал Ришелье, когда не возглавлял армии в войнах против всех стран в

Европе, занимался изучением власти. А предметом его секретных изысканий

были… Возможно, ты слышал о шахматах Монглана?

– О шахматах Карла Великого? – спросил я, стараясь сохранять

спокойствие, хотя сердце бешено забилось в груди.

Склонившись над постелью Вольтера и ловя каждое его слово, я со всем

возможным почтением просил его продолжать. Единственное, что я слышал о

шахматах Монглана, – это что они затерялись в веках. Также я знал, что

ценность их трудно представить.

– Я думал, это просто легенда, – сказал я.