От этих размышлений Георгия отвлекла перемена в диспозиции: Ферапонт больше не сидел сбоку, а зачем-то направлялся к дальней стене, в то время как Анастасий разматывал тряпичный сверток.

– Ничего, – это было первое содержательное, что выговорил прибывший доктор. – Поладим тут; пустая морока.

«Ничего» показалось Георгию слишком поспешным диагнозом. Из обмытой кожи, которая по неясной причине уже не кровоточила, тошно торчал зловещий острый обломок; сама же рана представляла собой мешанину рваных мышц, тканей и что там ещё водится между локтем и запястьем. Даже такому медицинскому пню, как несчастный этнограф, делалось ясно, что без клинических мер, а вероятно, и без операции, обойтись тут не может.

– А я… – начал он, но договорить не успел.

Ферапонт произнёс что-то громкое, и приготовленное слово застряло у Георгия в гортани. Потом он увидел, как оба старика сходятся к его руке. Страха не было, не было и боли, а главное – желания или возможности двигаться. Ферапонт повозился с размозженным предплечьем, покрутил георгиевым локтем, пошептал, помял, потом неизвестной гадостью рану заклеил, а Анастасий мгновенно замотал её чистой тряпицей.

Время тут же снова потекло обычно, и способность говорить и шевелиться вернулась на прежнее место.

– Это… – снова начал Георгий, но Ферапонт не дослушал.

– Сиди, – внушительно сказал старец, обтирая ладони о дерюжку (руки он, похоже, не мыл вовсе). – Не тебе забота. Ты о середке пекись. Крепко!

– Коллега хочет сказать, что вам нет нужды беспокоиться о ране, – перевел Анастасий. – А вот о силах ваших позаботиться стоит: вам словно в грудину колом хватили. Я сейчас другого отвара дам…

– Я… Безусловно, – Георгий попытался шевельнуть пальцами, и это вышло сразу и без малейших помех. Подвигал запястьем – и здесь препятствий не возникло.

– Как-то не верю, – признался он искренне, осторожно трогая руку сквозь тряпицу. Рана не только ни капли не болела, но и не ощущалась вообще. – А в стационар… стоит… да? Прививку от столбняка?

– Говорят же вам, Георгий Игоревич, бросьте, – с неизменным спокойствием отозвался Анастасий, заваривая новый сбор. – Я не крупный знаток ваших лекарских методов, но, кажется, для этой инъекции остаётся актуальность ещё в течение суток? Вот и займётесь, если охота не отпадёт. Поверьте, то, о чём мы говорим, – важнее.

Кружка снова оказалась перед Георгием, но вкус отвара был на этот раз другим: полным, терпким, словно на меду. От первых глотков перед глазами поплыло, и задёрганный антиквар с несказанным облегчением выдохнул, осев на своем стуле. Счастье неспешно, но властительно принялось растекаться по кровотоку.

– Чудно, – приговаривал Анастасий, усаживаясь на лавку рядом с Ферапонтом. – Ещё пару глотков…

Мир вокруг тем временем делался всё ярче и отчётливее. Сотни всплывших из памяти картин, запахов, прикосновений, разговоров выстроились стройными линиями в ожидании оклика. Ощущение было восхитительным, но вместе с тем категорически трезвым.

– Вот! – Анастасий отставил ковш. – А теперь извольте рассказать, когда и как начались ваши напасти.

И Георгий, дивясь сам себе, начал обстоятельно описывать всё случившееся с памятного звонка Терлицкого, не забыв ни антикварной лавки, ни больницы, ни бедлама в институте, ни разбитого стекла. История о путешествии на электричке заинтересовала дедов меньше прочего, и лишь разговор дошёл до неё, Ферапонт шевельнул бровями и в обычной своей неброской манере заметил:

– Дальше нишкни.

– Мы с коллегой благодарны за рассказ и не хотим утомлять вас чрезмерной его избыточностью, – перетолмачил Анастасий, доставая с полки тёмный тряпичный куль и принимаясь в нём шарить. – А прежде вам никогда не доводилось иметь дело с какой-нибудь ворожбой и тому подобным?