Пламя свечей разгорелось ярко, тени заплясали по стенам. Речь Серапиона перешла на еле различимое бормотание, руки замелькали. Вдруг приговоры стихли, и трое кудесников (уже трое; когда Феропонт подтянулся-то?) оборотились к Георгию.

– Ты, милый, хорошо помнишь разбитую плашку, какую при покойнике нашёл? – тем же мягким голосом проговорил Серапион.

Георгий попробовал представить себе раздавленные глиняные крошки на ковре, мелкие осколки с эмалевыми линиями – и утвердительно кивнул.

– Вот и думай о ней сейчас. А как будешь думать, повторяй вслух: «Слово говорю, ходу нет».

Попытку задать вопрос пресекли на корню, и Георгий покорно закрыл глаза. Вот он, ковёр посреди комнаты, вот белёсая пыль, оставшаяся от давешней майолики, вот крошечные кусочки со сколами…

– Слово говорю, ходу нет… – неуверенно произнёс антиквар, подозревая, что его только что насильно отрядили в местные шуты. Но никто не захохотал над нелепостью сказанного, ни звука не донеслось из мира, оставшегося по ту сторону опущенных век. Зато глиняная мешанина на полу вдруг пришла в движение. Осколки и крошки стали понемногу сползаться к середине паласа, где валялся самый большой из уцелевших кусков.

– Слово говорю, ходу нет, – строго повторил Георгий, однако ожившая глина плевать на то хотела. Крошки принялись липнуть одна к другой, пыль взвилась невысоко над полом и убыстряющимися кругами затеяла оседать на готовые части.

– Слово говорю, ходу нет! – Георгий еле удерживался, чтобы самому не сорваться с места и не ринуться вслед за пылью, в сердцевину возникающего диска. Тем временем на ковре лежала уже вполне цельная и аккуратная розетка овальной формы. Свет отливал на глазурованных боках и желобках узора. Майолика тихонько подрагивала, и вслед за ней принялся дрожать, набирая размах, пол комнаты, заходили ходуном стулья и шкафы, заплясала на потолке люстра. Шум от этой дрожи раздавил прочие звуки, что-то хрустнуло, а через нестерпимый тарарам будто бы втиснулось близкое хрипящее рокотание…

– Ходу нет!! – что было сил заорал Георгий и почувствовал, как затряслась, натянулась готовая лопнуть жила в горле. Гул гремел уже в самой голове; слышать стало нельзя, но, тем не менее, хрип раздался наново и совсем рядом.

– Не-ет!!! – Георгий и сам не понял, то ли он сподобился, то ли кто-то пришёл на выручку, но морок внезапно пропал.

– Нет! – повторил ухвативший за руку Серапион. – Не тебе сказ, не тебе отказ. Ну тебе, тьфу тебе, замкни, заперечь, закопай под печь, слово весомо, лови на засовы!

И старец влепил антиквару полновесную затрещину. Перед глазами расплылось, уши заложило звоном, но зато мир снова собрался таким же, каким был в начале гадания. Деды стояли рядом, тени от свечного пламени дрожали и корёжились у них на лицах и на стенах комнаты. Сверчок по-прежнему несуетно потрескивал.

– Ну вот и ладно!.. И ладно… – приговаривал гадатель, осторожно охлопывая Георгия по плечам и спине, дуя куда-то в стороны и помогая опуститься на подставленный табурет. – Видал?.. Сиди вот, смотри вот…

– Куда? – спросил Георгий. Вышло неожиданно трудно и сипло.

– Смотри-смотри… – исчерпывающе объяснил Серапион, снова берясь за уголь и бумагу. – Так поведу, сюда уведу… Дорога длинь, оторви да кинь, сама велика, шла издалека… Голову отпустило?

– Кажется…

– Сейчас гляди на свечку… – Старец споро скатал написанное и нарисованное в хитрую трубку, ловко поджёг её от фитиля и поднёс к совершенно неожиданному предмету – стеклянному кубку на короткой ножке. Свёрток в руках Серапиона занялся с такой силой, словно его вымачивали в нефти: не прошло и секунды, как весь скрученный лист распался в невесомые лоскуты, плавно усеявшие жидкость в чаше.