Наверху скрипнула мамина кровать. Шагов не последовало, но она точно переворачивалась. Мы все затаили дыхание. Наконец всё стихло.

Эбб снова посмотрел на пол и на нас, словно мы должны знать, что делать.

– Э-эм… – протянула Джерм.

Эбб раздражённо вздохнул и закатил глаза. Я обратила внимание, что он вообще любит повздыхать.

– Сдвиньте комод. Я сам этого сделать не могу. – Для демонстрации он попытался упереться руками в стену, но беспрепятственно погрузился внутрь.

Недолго поколебавшись, мы с Джерм встали у правой боковой стенки комода и осторожно стали толкать его вдоль стены.

Взглянув на пол, я увидела щель между двумя половицами: если не знаешь, куда смотреть – ни за что не заметишь. Осторожно опустившись на колени, я просунула в неё ноготь и подцепила доску. К моему удивлению, она легко поднялась. Мой пульс, и без того ускоренный, пустился вприпрыжку.

Под половицей была небольшая тёмная ниша. Схватив висящий на шее фонарик, я посветила внутрь, распугав пауков. В центре ниши, пахнущей старой древесиной и бумагой, лежало что-то прямоугольное.

Я сунула руку внутрь и достала книгу в потёртом кожаном переплёте. На передней обложке была изображена планета Земля, окружённая плавающими в космосе мужчинами и женщинами со злыми жестокими лицами. Нити, тянущиеся от их пальцев, оплетали планету. На Луне в верхнем правом углу обложки стоял повёрнутый спиной крошечный человек, и, судя по похожим на слёзы каплям вокруг его головы, он плакал.

Это была очень странная и пугающая картина. А сверху знакомым почерком было выведено: «Руководство по Вселенной охотницы на ведьм».

– Это написала моя мама, – сказала я.

Эбб кивнул:

– Она спрятала его здесь перед твоим рождением. Хотела, чтобы он был поблизости, но не попадался тебе на глаза. А потом она… – он бросил на меня сочувственный взгляд, – забыла.

– Забыла? – переспросила Джерм.

Недолго помявшись, он встретился со мной взглядом, но тут же отвёл глаза:

– Она забыла обо всём. По крайней мере, о том, что имеет значение. После того, как они всё у неё забрали.

Меня замутило от ужасного ощущения, как если бы я всю жизнь подспудно что-то знала, но до этого момента никто не озвучивал эти подозрения – что с моей мамой действительно что-то не так и это за гранью медицинских диагнозов.

– «Они»? – переспросила я.

Эбб несколько секунд смотрел на меня сверху вниз и наконец решился:

– В мире есть вещи куда страшнее привидений в подвале, Роузи. И тебе придётся о них узнать, если ты хочешь жить.

Во втором классе я на месяц перестала говорить. С каждым днём я говорила всё меньше и меньше, пока окончательно не умолкла. Джерм утверждала, это был мой безмолвный вопль о помощи.

Мама дома не обращала на это внимания, если вообще замечала, а когда учителя её об этом спрашивали, уклончиво отвечала, что со мной работают врачи, а когда об этом спрашивал сам врач, заверяла, что помогают учителя, но всё это было ложью.

Джерм же из кожи вон лезла, чтобы заставить меня говорить, размахивала перед моим носом любимыми конфетами, требуя, чтобы я попросила. Но я была непреклонна. Тогда она начала заполнять молчание своим голосом, говоря чаще, чтобы я могла говорить реже. Словно взяла на себя всю тяжесть слов, которые мне было трудно произнести.

А затем, рассказывая мне однажды о своём велосипеде, она вдруг прервалась, сделала глубокий вдох и сказала совсем другим тоном:

– Роузи, завтра всё будет по-другому. Утром ты со мной поздороваешься, спросишь меня о чём-нибудь, и на этом всё. Пора вернуться в мир.

Для меня осознание того, что завтра мне снова придётся говорить и вести себя как нормальный человек, стало ушатом ледяной воды. Мне одновременно хотелось этого и нет.