А сердце разрывалось.

И Ворон никак не мог взять в толк – почему. Острой занозой в памяти засело, что причина этой боли как раз в ней, в Насте. Она предала, она другому теперь принадлежит. Поэтому так тошно, поэтому хочется выть.

Но это ложь! Вот же она, здесь, в его руках стонет горячо. Эл трясло в лихорадке желания. Он вжал её в стену, целуя без конца, потянул вверх длинный подол платья.

– Настия!

– Эй, милок, я Хильга  вообще-то… Уже пятый раз говорю! – обиженно раздалось у самого уха. – Ты так пьян, что даже имя запомнить не можешь?

Ворон опёрся на стену, отстранился немного. Темно. Очень темно. И ещё в глазах плывёт.

Но всё-таки разглядел в ночном сумраке незнакомую круглолицую деваху прямо перед собой. Несколько мгновений смотрел на неё удивлённо, пытаясь понять, кто это, зачем она тут, и куда делась Дэини.

Потом, пошатнувшись, отстранился, выпуская из своих рук, и процедил раздражённо:

– Пошла отсюда!

– Эй, ты чего? – насупилась незнакомка. – Разобиделся, что ли? Да ладно! Называй как хочешь! Только приголубь…

– Вон пошла! – прорычал Эл.

Она испуганно метнулась в сторону. А Ворон гадливо отёр губы, словно не женщину целовал, а случайно в дерьмо лицом угодил. Отвращение к ней, а ещё больше к себе, нахлынуло так, что замутило.

– Ты вообще-то заплатить обещал! – с укором бросила девка.

Ворон нащупал пару монет в кошеле, швырнул её брезгливо и, пошатываясь, побрёл на свет фонаря, висевшего на крыльце трактира.

***

– Хозяин, выпить неси! – рявкнул он ещё на пороге.

– Так вот же, славный эрр, всё тут вас и дожидается! – толстопузый улыбчивый трактирщик  любезно указал на пустой стол, заставленный блюдами с едой и кувшинами.

Эливерт рухнул тяжело на лавку, непослушной  рукой сгрёб кубок…

– Что за дрянь?

– Помилуйте! – ахнул оскорблённо  хозяин. – «Жемчужная лоза»… Вы же её весь вечер…

– Браги неси! – скривившись, махнул рукой Ворон. – Самой крепкой неси!

– Это я мигом, – поклонился толстячок, но всё-таки задержался на мгновение: – Токмо… Ведь плохо Вам будет опосля, славный эрр!

– А тебе какое дело? Я плачу ­– ты неси! Заботливый, мать твою… Плохо… Что ты знаешь, про «плохо»? Что ты можешь знать? Мне не плохо, мне погано! Погано мне, понял!  – Эл жахнул кулаком по столу и скривился – забыл, что рука разбита.

Хозяина сдуло мгновенно, а Ворон рассеянно разглядывал опухшую посиневшую ладонь.

Когда он успел так налакаться?

Кажется, они посидели ещё немного с Наиром. Друг рассказывал, Эл слушал.

Интересно, он ничего такого Ушастику не брякнул? Нет, вроде тот уехал по-доброму. Просто до вечера хотел добраться до следующего постоялого двора.

А Ворон тут остался. Спешить ему больше некуда.

Вот и нажрался как свинья. Пьяный вечер терялся в тумане забвения. Но какие-то короткие мгновения ещё сохранились в памяти.

Вернулся хозяин, поставил на стол запотевший кувшин с хмельным зельем, пузатый, как он сам.

Вот и отлично. Ещё немного, и туман забвения поглотит целиком.

4. 4 В мечтах и мыслях

Эл очнулся глубокой ночью. Тело затекло. Шевельнуться было страшно. Кое-как заставил себя опереться на руки. Правую тотчас пронзила боль, и он с трудом припомнил, что сам её и покалечил.

Сел кое-как, чувствуя, как всё задеревеневшее тело неприятно колет иголочками.

Кажется… Он уснул на полу.

Поднявшись кое-как, Ворон доковылял до слабо выделявшегося на фоне тьмы пятна – окно. Распахнул створки ставней, и в комнату хлынул прохладный ночной воздух, и тусклый лунный свет.

Ворон оглядел проступившую из темноты комнату... Что ж, хорошо хоть до комнаты дошёл, а не там, прямо в трапезном зале, мордой в пол уснул. И даже шлюху не приволок. Скорее всего, просто уже не смог.