Светлые Небеса, сколько нежности в этой пигалице! Сейчас сердце разорвётся, честное слово! Он и не думал, что так бывает. Эта Граю – самый чудесный ребёнок на всём белом свете! А ведь ещё час назад он даже не подозревал о её существовании.

Ворон, Ворон, а в тебе, кажись, ещё не всё человеческое дотла сгорело, а?

Эл настолько ушёл в эти мысли и пугающие, незнакомые прежде чувства, что не сразу уловил смысл тихого шепота Граю у самого уха:

– Дядь Эливерт, а можно мне с папкой попрощаться? Вдруг я его больше не увижу!

***

15. 15 В сердце ребёнка

Да, вот так оно и бывает! Живёшь себе, живёшь… И думаешь, что знаешь себя от макушки до пяток. Да и что там знать-то? Всё же ясно-понятно – шантрапа.

Всю жизнь воруешь. Ни стыда, ни совести! Ловкий боец, ловкий делец. И все твои заслуги!

Остальное – глупости. Чувства, привязанности, совесть, любовь… Гори оно всё!

Вору это без надобности. Ворону, тем более…

А потом вдруг появляется на твоём пути странная рыжая девчонка. И ты начинаешь о ней думать...

Нет, не так! Ладно бы просто думать… Ты о ней начинаешь думать больше чем о себе. Ты теряешь себя. Теряешь ты себя, Ворон!

И, когда тебе уже кажется, что всё – это край, ты встречаешь ещё одну девчонку, мелкую сопливую замарашку.

Воробышка… Чтоб тебя, атаман!

Она протягивает к тебе маленькую грязную ручку, и ты сдаешься. Ты вкладываешь в её ладошки своё сердце. И говоришь:

– Вот! Делай, что хочешь!

Эх, бабы! Даже маленькие женщины опасны. Они даже опаснее, чем взрослые. Потому что взрослую всегда можно бросить и уйти. Какая бы она чудесная ни была! Просто… выставить вон из своего сердца.

А с маленькой женщиной ничего сделать нельзя. Она просто смотрит на тебя этими чистыми, светлыми глазёнками, утыкается носиком в плечо, и ты понимаешь, что сдался, даже не начав бой. Ты сдался. Ты обречён. Обречён на любовь.

Эти мысли крутились в голове Эливерта всю дорогу до Сальвара. Эти, и многие другие…

Странное чувство. Как будто в жизни его случилось что-то такое, чему и названия нет. Но одно ясно – теперь всё иначе будет. Пришло время перемен. И лучше ему не противиться.

Это как резко с горы побежать – попробуешь остановиться и расшибешься насмерть, а пока летишь сломя голову так, что сердце замирает, всё еще может обойтись.

Тревожно и странно на сердце… Хоть, вроде, солнышко над головой, свежий ветер в лицо, зелёные холмы ковром до горизонта.

Граю сидела перед атаманом в седле, крутила головенкой по сторонам, с любопытством и восхищением, временами задавала вопросы: смешные, глупые, умильные до ужаса. Эл отвечал серьёзно, по-взрослому. И старался не думать о том, что было перед самым отъездом из Берфеля.

***

Граю продали. Сапожник Сильтин. За десять фларенов.

За такую цену можно было купить на рынке хорошую утку или дрянную козу. Сильтин продал свою дочь.

Эл догадывался, когда они подъехали к лачуге, где обитала родня Воробышка, чем может закончиться дело. Он хотел пойти вместе с девочкой. И не смог.

Понял вдруг, что если эта пьяная сволочь заикнётся про деньги, сдержаться не получится – Эл его просто придушит. А ведь он всё-таки отец Граю. Нельзя убивать отца ребёнка, если ты этому ребёнку добра желаешь, даже если этот отец – такая тварь, что ещё поискать.

Эл попросил Наира. Сунул кошель с деньгами и кивнул на покосившуюся дверь: сходи, дескать, договорись, чтобы девочку отпустили, не позволь мне самому туда зайти!

Лэгиарн скрылся в покосившейся хибаре. Тишина не продлилась долго.

– Ты не перестаёшь меня удивлять, Эл!

Ворон поднял на Настю глаза, усмехнулся, качнув головой:

– Я сам себя не перестаю удивлять! Цыплёнка этого вот пригрел… Зачем, спрашивается?