Воробьиное счастье Равиль Каримов

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.


© Каримов Р.У., 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

* * *

Воробей простой, рубаха.
Мал, удал душою, братья,
Да одёжка неприглядна.
Стол на завтрак небогат,
Даже крошке будет рад!
А мальчишка боевой —
Храбро рубится с бедой!
Грозный воин саранчам,
Колорадам и жукам!
Охраняет лес большой,
Травы малые гурьбой,
Радуясь кругом игрой,
Зажигаясь радугой.
Всюду, всюду его ждут
На полях, в садах, в лесу
Хлебороба Златый Пух:
Сенегал, Канада, Чад
И Америка, Камчатка,
И Европа, и Кавказ.
И в Китае он герой!
Во Вьетнаме золотой!
Дышит с радостью земля,
Золотятся города!

Поднявшись на горку, мы устремляем свой взгляд в непроглядную даль. Какой дальше выбрать путь? Он может быть радостным, ярким, а может привести в тёмные, унылые дни. Как хочется погрузиться в мир прекрасного, почувствовать теплоту глаз и нежность рук, голоса сердечные без фальши!


Лишь с высоты птичьего полёта горизонт видимого пространства расширяется, новые земли становятся доступнее, обещая новых соседей с мудрёной окраской, иными «нагрудными знаками». Странствующие птицы – наши малые и верные помощники, неутомимые разведчики. Птичьи голоса перемешиваются, каждый лепечет о своём, зовёт и увлекает в далёкие, знакомые только ему края, в мир любимых песен и шелеста листвы наступающего лета. Разве не захочется нам вместе птицами туда полететь? Птичьи голоса соединяются в одно целое, в единый организм, звенящий и радостный источник любви, наполняющий всех одной целебной влагой, от которой мир хорошеет, богатеет и возвышается.


Егор чувствовал, что есть более совершенный мир, который не топчется в грязи, не бедствует, страдая от собственной глупости. Что-то ему подсказывало, что воробушек видел тот удивительный мир, где сияет солнце, где дышится легко целебным воздухом, где золотые поля радуют урожаем, вечнозелёные леса – многообразной дичью, а водоёмы – красивыми лебедями, танцующими утками, откормленной рыбой, жемчужными моллюсками, пузатыми лягушками… Там качаются розы и георгины в зеркальных качелях прудов; астры и лилии возвышаются в красивых разноцветных шляпках, а маргаритки шепчутся, выбирая, кого же ещё пригласить на свой карнавал.

Нам горлицы кричали —
как будто вы не знаете?! —
Где с радостью всё строится
и голоса любуются.
Там нет пустынь безлюдных
и горьких грустных звуков.
Там голоса поют, смеются,
а реченьки сольются.
Уходит вдаль дорога
и знает, что дороже:
Глазами быть добрее,
а сердцем быть нужней!


Как-то раз недалеко от подъезда жилого дома Егор увидел лежащего на земле воробушка, подрубка. То ли кошка потрепала ему крылышки, то ли он сорвался с крыши, подбитый чьей-то рогаткой. Это был домовой воробей, мальчишка, с коричнево-серым оперением, светлым брюшком, небольшим конусообразным, слегка изогнутым клювом, короткими лапками и небольшим хвостом. Подбородок, горло, зоб и верхнюю часть груди охватывал своеобразный «галстук» – большое тёмное пятно, отличительный знак самцов. Егор пожалел воробья, подобрал его и отнёс к себе домой.


Жизнь ещё теплилась в птице и не хотела сдаваться, необходимо было поскорей заняться лечением. Егору уже приходилось держать и лечить птиц, но, в основном, более крупных – голубей, попугаев, а с маленькими птахами он ещё не сталкивался и для большей уверенности в своих практических знаниях заглянул в компьютер. Зайдя в интернет, он взял себе на заметку, что необходимо впрыснуть шприцем в грудную мышцу антибиотик, чтобы не произошло заражения опасной инфекцией, а ранку надо обработать хлоргексидином и намазать левомеколем. Заглянув в аптечку и приготовив всё необходимое, Егор зафиксировал левой рукой тельце воробья, смочил спиртом кожу справа от киля и инсулиновым шприцем, из которого предварительно удалил воздух, воткнув иглу в мышцу, медленно ввёл лекарство.


Обнаружив среди перьев рассечённую кожу со следами запёкшейся крови, он осторожно, боясь потревожить больное место, прижал к нему ватку, смоченную хлоргексидином, а потом смазал мазью. Жизнь птицы висела на волоске и могла легко оборваться от одного неверного движения, поэтому Егор внимательно и аккуратно проделывал все лечебные процедуры. Он знал, что больной воробушек больше нуждается в воде, чем в пище, поскольку живой организм состоит более чем на девяносто процентов из воды, поэтому бережно открывал пинцетом клювик и отпаивал птицу свежей водичкой из пипетки, держа наготове корм для канарейки, в который он добавлял влажную мешанку зерносмеси для насекомоядных птиц и время от времени подкармливал им своего пернатого пациента.


Как только воробей открыл глаза, мальчик понял, что не напрасны были его старания: пернатый крепнет, рваная рана заживает, не сегодня завтра встанет на лапки. Так и случилось: вскоре воробушек смог подняться и самостоятельно начать клювиком щёлкать семечки. Вначале воробей с удивлением и даже с опаской посматривал на Егора, но постепенно привык к хлопотливой заботе о его немилосердной судьбе. И вот пернатый осмелел, ведь на то он и воробей, чтоб смелостью гордиться, и уже с радостью встречал звук лёгких шагов, живой мальчишеский голос, который точно гладил его по головке, успокаивая после пережитых потрясений. Увы, воробей получил травму, которая лишила его способности летать. Жизнь размазана на поворотах от звонкой радости до горькой печали, и не всегда угадаешь её разбег.


Она может быть коварной, непреклонной или же солнечной, прекрасной. Для воробья дорога забуксовала и повернулась неприветливой, тёмной стороной, где только беспокойные безрадостные дни. Это тревожило и опустошало его до тускнеющего сердцебиения, что сердце кололо, а в глазах помутнело от навалившегося горя. Чувство свободы, придя однажды, запросится настолько, что невозможно с ним расстаться, оно являлось неотъемлемой частью его существования. Этот островок счастья свободного планирования отняли, словно оголённый камень, брошенный на растерзание, и он остался пленником чуждого сбитого наглухо ящика, получив болезненный укол в сердце, которое изнывало, кровоточа, углубляя рану. Выживет – не выживет в другой, не родной атмосфере, словно погрузившись в темноту, за очередным шагом в которую можно упасть. Пройти этот путь, выдержать все испытания предстояло покалечившемуся воробушке. Лишь где-то в глубинных истоках подсознания у него маячила надежда вырваться из скованных цепей горькой судьбы и слиться с милой, родной средой, поднимающей его ввысь, делая таким же невесомым, как воздух.


Егор назвал воробушка Чириком и присматривал за ним, как за маленьким братишкой, нуждающимся в постоянной заботе. Так воробей становился ручным, точно так же как когда-то приручённые и одомашненные человеком собаки, лошади, кошки, овцы, гуси, куры и множество других представителей животного царства. Егор отдал Чирика в специальную школу для птиц, где обучались вороны, дятлы, попугаи, грачи и голуби. Может, вырастет головастый, способный воробей! Научится читать и считать, книгами заинтересуется. Ведь бывают дятлы не только с крепкой головой, чтобы клювом дырявить стволы деревьев, но и с хорошей памятью, позволяющей найти во время голодной зимовки тайники с желудями и насекомыми в дуплах, а также запомнить лица, буквы, числа. Так, голуби, как настоящие почтальоны, отправляют письма в знакомые им места. Попугаи умеют даже говорить на нескольких языках. Африканские серые попугаи ухитрились выучивать более тысячи слов! А голубая сойка может быстро научиться громко кричать, насвистывать мелодии, мяукать, как кот, и разговаривать, как человек. Не отстают от них вороны, которые решают задачи посложней, чем пять плюс пять. Как крылья расправят, трепыхнут ими, вновь сложат, клювом кусочек мела возьмут и, как заправский жонглёр с шарами, играючи на доске распишут, сколько целей-чисел входит и выходит из распахнутых дверей, и рассчитают их разницу. Для добывания пищи из труднодоступных мест используют подогнутые проволочки, а грецкие орехи колют, бросая с высоты на твёрдый асфальт или подставляя под колёса движущихся машин, после чего подбирают орех только при красном свете светофора, а ещё запоминают лица людей и мстят тем, кто их обидел.


Затосковал воробей: безголовым его прозвали – чирикает, да и только. Чирик для учёбы не созрел, голова у него «чужая» в этом приземлённом, неполётном новом мире. Глаза разбегались, и он не мог разглядеть ничего похожего на лакомый съедобный кусочек в безразличной букве или цифре: а, б, в, 1, 2, 3… Их съесть невозможно. Множество букв кружились безразличной россыпью, а от этого кругом шла голова, словно накачанный бесполезным дымом шар.

В маленькой головушке совсем тесно, и всё смешивалось в единое тесто, из которого можно было бы выпекать только хлебушек да булочки: «Да для чего нам считать? Нам важнее различить только, не приближается ли кошка или ястребиные когти. Остальное не грозит нам и не портит наши пёрышки. А если что-то стоит неподвижно, словно башня, можно наверх взлететь да и сверху рассмотреть, где позавтракать нам можно, где вкуснее и сытнее». Эх, только бы взлететь! Тогда я рассказал бы, где пекут оладьи, хлеб и булочки, где растёт гречиха, кукуруза и пшеница, овощи, ягоды и фрукты.