Вадиком, внятно ответил лежащий мальчик. Хотели назвать Кириллом, а кто хотел… мама? Вы бы мою маму не полюбили, сигаретой она бесконечно дымит… папа чего-то не то вытворяет. Не ко мне, вы взгляните, ползет.

Я МОГУЧ не безгранично.

Без претензий ты, отлично.

Доверившуюся Леонтию девушку

он частично не подведет.

Извести выросшую у нее на животе

громадную бородавку

она колдуна умоляет.

И никому о ней не говорить!

Не скажу, весомо Леонтий промолвил.

А извести, видимо, не получится,

бородавочной магией так себе я владею.

Не мое направление.

Освою – тебя не забуду,

тотчас сияющего добрым вестником

мальчишку за тобой, незабытой, пошлю.

Пиджак, доставшийся мне от умершего на «Калужской» родственника, в плечах мне не мал.

Борис Донисей. Тетин двоюродный брат. Мне сказали приехать, выпроводить на помойку его гардероб.

Пиджак с вертикальными разноцветными линиями мне приглянулся.

На работу не наденешь, но для выхода в свет, в ночной клуб… соберусь и схожу. На более-менее отвязный загул деньги у меня, если что, отложены.

ЗАКРЯХТЕВ, его свалил.

Нападение отбил.

Упитанному Аскинию

колдун Леонтий не угодит.

Выкопать Корытника из могилы?

Над его догнивающим телом наколдовать,

чтобы своей вдове Пеленуше

спать он с тобой

приказал?

Мертвецов я пока не тревожу.

До чего докачусь, не представляю,

но сегодня тебе, Аскиний, отказ.

Нездоровым шариком

ты на меня не напрыгивай,

при твоей полноте

разрывом сердца, я уверен, грозит!

Четвертый том жизненных наблюдений академика Пушта я ожидаю без нетерпения.

Засевший на даче дед кропает, выпускает, износившемуся мозгу уйти на покой не дает.

Четверть века назад, чтобы попасть на его лекцию, стремившийся к откровениям народ бился в кровь. Приемы каратэ, и те применяли.

Теперь академик Пушт – старик, переживший свой интеллект.

Предыдущие три тома я прочитал, неужели четвертый мне не осилить… как пойдет. Не пойдет – отложу, обрубающая фраза «пора и честь знать» у меня наготове.

МНЕ себя ты раскрывала.

Тайной быть переставала.

На собранных в кучу

сухих листьях

Евлалия разлеглась

и Леонтия прилечь сверху не позвала.

От нашей прогулки я отдыхаю! —

мрачно она заявила.

Только что душевно прогуливались,

мило беседовали о забравшемся на забор

петухе,

женская переменчивость,

набирающийся знаний Леонтий подумал.

Крест она для нас, мужиков.

Наслаждался искусством Стравинского. Диск не заедал, и я не бесился, расплескивая вино, с бокалом не вскакивал.

Бюджетное Вальдесоль.

Уменьшенная копия башни Эйфеля. На магнитофоне она у меня не стояла?

Стравинский жил в Париже, о башне я не из-за проблем с башней уже моей… маленькой Эйфелевой башни у меня не было. А почему я думаю, что была? Господи, была она у меня, та женщина ее унесла…

«История солдата»!

Очаровательно!

Не отвлекаться!

СУДЬБУ, знаешь, не сломить.

Мы продолжим вместе жить.

Покорись же воле колдуна!

Назад к себе в щель забивайся!

В ответ на мои мысленные указания

мышь никуда не бежит,

посреди комнаты носиком водит,

что бы ты там ни вынюхивала,

там этого нет.

Половицы вымыли,

служанка, поругиваясь, оттерла,

возвращения Глины

и она, как ни странно,

без упоения ждет.

Сохнущая на балконе рубашка трепещет на ветру, отпугивает карликовых драконов… настроение фантазировать. Закрывать Даниила Галицкого в аварийный амбар.

Выпустите меня, ироды!

Зерно у нас, княже, воруют, лишь ты, посторожив, его для нас сбережешь!

На улице толкаются юноши, в беллетристике вовсю завоевываются сердца.

Роман о влюбившемся инквизиторе.

Шестидесятая страница, и я сдуваюсь, жареная колбаса не полезна, но страниц пятнадцать признаний и воздыханий она без конкурентов у меня в голове.