Володя пил не отстегиваясь! Сообразительный! По глазам видно. Сказать не может, а понимает всё! Как Каштанка. Муму.

«Не буду мешать», – подумал Роль и отправился погулять по берегу озера.

Один.

Эх, Аннушка, Аннушка!

Пили – ненадолго засыпая – до вечера.

Вечером допоздна пили.

Комэска, мало понимая, что происходит, приказал Ролю разбудить его на утренний клев. Строго-настрого приказал! Насколько это вообще было возможно в его состоянии. Роль – проникся и, отгородившись от шумной компании дверцей пилотской кабины, скрючившись в неудобном кресле, попытался уснуть.

Сон приходил рваными кусками и ненадолго. В очередном забытьи Роль видел себя, парящим между облаками с Аннушкой. Они, раскинув дюралевые лапы-крылья, медленно кружились, то приближаясь, то удаляясь. И только он приладился, только приблизился, только собрался поцеловать…

Наступил рассвет – прямо на пропеллер, торчащий перед мордой. Вот-вот и выкатится светило.

Роль, разминая кости, подошел к Володе и, встряхнув его за плечо, рявкнул в ухо:

– Подъём! Вставай! Зорька! Подъём!

Комэска, приподняв опухшие веки, пристально посмотрев на озеро через иллюминатор, перевел остекленелый взгляд на Роля и камышитовыми губами прошуршал:

– Не клюёт.

Усталые веки захлопнулись, голова упала в небытиё.

Потом пили и закусывали, закусывали и пили. Безвылазно, безобразно много пили.

Возвращались вечером. Могли бы еще порыбачить, но неожиданно кончилась водка.

Полет проходил нормально и спокойно. Удочки лежали посередине салона, аккуратно связанные. Рыбаки обошлись без них. Точнее, даже и не вспомнили. Недосуг.

Роль задумчиво рулил. По-иному и не назовешь. Не пилотировал, а именно р у л и л! Томно и лирично. Попутно он лялякал песенку про «подсолнечное поле». В кабину ввалился полковник и заплетающимся языком выдавил:

– Смир-на! Ик.

Роль сделал вид, что вытянулся, продолжая управлять самолетом.

– Почему, ик, не пристегнут?! Замечание тебе! Звание? Ик. Должность?

– Капитан, летчик-перехватчик первого класса, виноват, исправлюсь! – отчеканил Роль, поспешно пристегиваясь к креслу.

– Как, ик, бочку делать?

– Левую педаль – вперед, баранку – вправо! – пошутил Роль.

– Отд-ать упр-авление! Мине!

И – совершенно неожиданно для Роля – полковник вдавил левую педаль до упора, завалив штурвал вправо. Аннушка резко клюнула носом влево, как бы оглядываясь на свой хвост, уронила правое крыло, задрожала, стараясь честно выполнить дурацкую команду, и зависла. Секунду она соображала, как поудачнее свалиться в штопор, но, передумав, присела на хвост, скабрировала пару раз и, успокоившись, победно продолжила полет с недопустимым креном на правый борт. Роль, автоматически выровняв машину, удивленно посмотрел на полковника. Полковник, задрав указательный коготь вверх, изливал:

– Ты, каптан салага! Неправильно, ик, сказал! Видал?! Так не ле-ик-тают! Бочку не так делают! – И вдруг как заорет: – Смирна-а-а!

Одновременно он выполнил фигуру высшего пилотажа – бочку. На удивление, Аннушка безропотно и чисто крутнулась. Роль получил по морде консервной банкой, заменяющей пепельницу первому пилоту. Окурки, попорхав по кабине, приземлились кто куда. Стоял непроницаемый туман из пепла. В этом тумане материализовалась опухшая рожа Комэски.

– Таварищьчь полковник! Разшите обртиться!

– Обра-ик-шайся!

– Таварищьчь полковник! Че у нас. У вас. Происходит. Ило. Пыраизошло, мать его так?

– Не видишь?! Учу, ик, твоего капитана! Летать!

– А-а-а-а! Разшите докласть!

– Нок-ик. Накладывай!

– Ваш зам. по пролитике, скатываясь с потолка, прицепился щекой к удочке!

– От-ставить! Ик! Выплюнуть!