И тут на Тайриса будто налетел порыв холодного ветра, его затрясло. Хотелось, чтобы выключили эту музыку, прекратили всё это. Не справится он. Ни за что. Он будто бы кружился вместе с песней, раз за разом, она увлекала его обратно в тот ужасный день, будто он стал странником во времени: она вернула его к звукам, свету и запахам в аэропорту, к маминым словам тогда, в марте, когда она встретила его после поездки в Афины: «Тайрис, послушай меня, пожалуйста. К сожалению, случилась страшная вещь…»

– Чего? Ух ты! – На него налетел Марвин.

Тайрис отвлёкся – Марвин вырвал его из чёрного колодца, вернул в настоящее. Проглотив слёзы, он глубоко вздохнул, почувствовал, что в горле стоит комок.

– Ух ты, Тай, – продолжал Марвин. – Только погляди! Морской окунь, курочка в острой корочке, рис с горошком! Спорим, я первый выпью весь фруктовый пунш!

Марвин, хохоча, помчался к мискам с пуншем, а Тайрис остался стоять рядом с мамой. Сбоку он услышал голоса. Поглядел, увидел целое море незнакомых людей: тёти, дяди, двоюродные – он никого из них никогда раньше не видел. Все улыбаются, машут руками, приветствуют его, идут навстречу, будто морской вал, который сейчас накатит и подомнёт под себя.

Тайрис попятился, сделал шаг назад, отшатнулся и от дома, и от родни.

– Мам, я не могу. Не могу.

– Я тебя прошу, постарайся, давай. Тебя ждут.

– Мам, ну пожалуйста, не заставляй меня. – Не хотел он никого видеть. Не хотел все это чувствовать, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось одного – чтобы всё кончилось.

Мама протянула руку, погладила его по щеке, нижняя губа у неё задрожала:

– Тай, ты просто подойди и поздоровайся… ну пожалуйста, сынок. Они так старались… Может, тебе даже понравится – вдруг вообще будет весело? Ну постарайся, дорогой, прошу тебя.

– Мам, прости. – Он сглотнул слёзы, ему показалось, что он падает, а подхватить его некому. – Не могу я… не могу… Бабуля, мне правда очень, очень жаль.

– Тайрис, всё хорошо? – спросила бабушка, подходя.

Тайрис не успел одёрнуть себя, подумать, что на это скажет Джонатан, вглядеться во встревоженные лица мамы и бабушки – он просто развернулся и побежал к морю.

– Мне догнать его? – донеслись до него мамины слова. – Я не знаю, как ему помочь.

– Просто мальчику больно, пусть выпустит боль наружу, Патти. Бурю не остановишь.

Тайрис промчался по песчаной тропке, мимо кафешек и киосков у пляжа, и оказался на пустынном берегу. Остановился у прозрачной подвижной воды Карибского моря, задержал дыхание, попытался сдержать крик, который рвался откуда-то из самого нутра. Закрыл лицо локтями, заорал в самый сгиб:

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Потом нагнулся вперёд, опёрся ладонями о колени, попытался восстановить дыхание – хриплое, шумное, закрыл глаза; лицо овевал тёплый океанский ветер.

Подумал про это самое празднество. Нет, он не хотел никого обижать, не хотел показаться неблагодарным – ему же сделали сюрприз, но в одиночестве всё равно было легче. Именно поэтому он старался пореже выходить из дома. Проще запереться в спальне, закрыться от всех. Он не видел в этом ничего плохого, в отличие от мамы и Джонатана. Впрочем, он же не всегда был такой. Раньше он любил тусоваться, шутить, разговаривать. Но – раньше. В тот мартовский день для Тайриса всё закончилось и началось заново.

Мама сказала, что после этой поездки ему, возможно, станет лучше, но пока было только хуже. Сегодня с самого утра всё вокруг стало каким-то размытым, бессмысленным. Казалось, жизнь говорит с ним на незнакомом языке. Он вообще не чувствовал себя собой. Скорее ковриком, в котором постепенно развязываются все нити, и он постепенно превращается в кучку пряжи.