Это то самое «я», раздувающееся от возвышенного принятия безличной красоты, сливающееся с воображаемым реальным, у которого есть только одно достойное его ощначающее – магическое.
Символическое
Регистр Символического возникает в момент введения означающего. Он не возникает после Воображаемого. Лакан заявляет:
В символическом регистре тотальность называется вселенной. Символический регистр с самого начала приобретает универсальный характер. Он не образуется по частям. Как только появляется символ, возникает вселенная символов. (Лакан 1988, 29)
Эйерс утверждает, что развитие эго, расположенного преимущественно в области Воображаемого, требует изолированных, протосимволических элементов, которые он называет «означающими-в-изоляции», чтобы отобразить хрупкость становления отчужденной субъективности (Эйерс 2011). Эта концептуальная фигура объясняет, что первенство образа поддерживается минимальными символическими элементами, регистрирующими на уровне эго то, что позже Лакан определит как «материальность» языка в его самом раннем проявлении, – знак, абстрагированный от отношений значения, сведенный к абстрактной форме размещения или координаты (Эйерс 2011).
Символический универсум можно сравнить с сетью Индры,20, состоящей из означающих, которая предшествует субъекту и тем самым структурирует его бессознательный дискурс. Это знание, окутывающее «малый разум» воображаемого «я», в который субъект входит через речь, концептуальное и аналитическое мышление и приписывание смысла. Монкайо пишет:
Символическое освобождает субъекта от воображаемого, но также оставляет его в подчинении/отчуждении/разделении, производимом языком, и в подчинении закону и Имени Отца. (Монкайо 2012a, 131—132)
Таким образом, знаковые структуры еще более упорядочивают хаотическую материальность телесных интенсивностей и помогают утвердить субъекта в сфере языка и культуры. Вхождение в символический порядок позволяет разрешить Эдипов комплекс (а именно, идентификацию нарождающегося субъекта с желанием (материнского) другого) через институт отцовского закона и ключевые означающие, которые Лакан называет «Именем Отца». Таким образом, логика требования, присущая первичному нарциссизму Воображаемого, нюансируется метонимией желания в означающих (Эйерс 2012, 42).
Возникнув в Символическом, субъект обретает свободу в сети Индры, состоящей из означающих и означаемых, если воспользоваться терминологией Соссюра (Homer 2005, 38). Однако пребывание внутри порядка Символического всегда ограничено самим означающим, поскольку это желание кого-то другого (Имя Отца), обрамленное синтаксисом, грамматикой и пунктуацией, свойственными тому, как этот «кто-то другой» их применяет.21 Монкайо продолжает:
«Детерминизм и отчуждение, производимые языком и языком как Другим по отношению к самости или эго, должны быть поняты как функция воображаемых отношений, которые эго имеет с языком и Символическим. Для эго, желающего быть хозяином в собственном доме, язык и бессознательное предстают как обременительная, эгодистоническая, порождающая симптомы определяющая структура. Эго хочет заявить о своих небольших притязаниях на Символическое, говоря: «Я говорю, следовательно, я есть», тогда как с более широкой точки зрения эго – лишь капля или, самое большее, волна в огромном океане исторического и символического опыта (Другого). (Монкайо 2012a, 132)
В рамках символического Другого субъект – не более чем метафора и имя по отношению к другим метафорам и именам. В силу идентификации субъект усваивает тот или иной аспект или черту другого субъекта, выстраивая таким образом корневище означащих-в-отношении,