Эйерс пишет:
Моторная координация на этой стадии развития ограничена, и ребенок полностью зависит от основного опекуна в самых элементарных действиях, необходимых для сохранения жизни. Кроме того, ребенок воспринимает свои неразвитые двигательные навыки как свидетельство фрагментированного, разрозненного тела, тела, неподлежащего контролю в своих требованиях и неуловимого как единство… Зеркальное изображение, таким образом, обеспечивает первую экспликацию единства для ребенка, создавая мост между хаотичным опытом движения и моторной (не) координации и статичной поверхностью представленного изображения. (Эйерс 2012, 20)
Непостоянство телесного присутствия толкает человеческого младенца к обретению первоначальной формы фиксации внутри переходящего: обретению иллюзорной тотальности отраженного образа. Лакан пишет в связи со стадией зеркала следующее:
В нем проявляется аффективный динамизм, благодаря которому субъект изначально идентифицирует себя с визуальным гештальтом собственного тела: по отношению к все еще очень глубокому отсутствию координации его собственной двигательной функции он представляет собой идеальное единство, спасительное imago; в него вложен весь изначальный дистресс, вызванный внутриорганическим и реляционным диссонансом ребенка. (Лакан 1977, 21)
Забегая вперед, отметим, что этот изначальный кинетический хаос – почва для воплощения. Его призрачные потоки интенсивности – характеристика непостоянства – являются фокусом для погружения в понимание во время медитации випассана, а двигательная неумелость – фокусом для освоения посредством искусства движения.
Продолжая тему воображаемого, дальнейшая иллюзорная стабилизация происходит через формирование идеального эго, эго-идеала и суперэго. Согласно Жижеку:
Лакан вводит точное различие между этими тремя терминами: «идеальное эго» обозначает идеализированный самообраз субъекта (то, каким я хотел бы быть, как бы я хотел быть видимым другими); эго-идеал – это категория, чей взгляд я пытаюсь поразить своим эго-образом, большой Другой, который наблюдает за мной и побуждает меня выкладываться на полную, идеал, которому я пытаюсь следовать и актуализировать; а суперэго – это та же самая категория в её мстительном, садистском, карающем аспекте. (Жижек 2007, 1253)
Формирование этих структур знаменует погружение субъекта в паутину обусловленности, предрасположенную местностью, наследственностью, изначальной беспомощностью/неумелостью и созависимостью. Далее Жижек соотносит эти три эго-формации с тремя регистрами: идеальное эго – воображаемое, «маленький другой», идеализированное зеркальное отражение; эго-идеал – символическое, точка в большом Другом, из которой я наблюдаю (и сужу) себя; суперэго – реальное, жестокое и ненасытное агентство, которое бомбардирует меня невыполнимыми требованиями и насмехается над моими попытками их выполнить, в глазах которого я тем более виновен, чем больше пытаюсь подавить свои «греховные» влечения (Жижек 2007, 1260). Именно эти коррелянты подталкивают субъекта к ненасытному поиску удовлетворения в царстве желания. Однако стоит еще раз подчеркнуть, что планом этой обусловленности является идентификация с образом желания (материнского) другого. Монкайо пишет:
Согласно теории Лакана о стадии зеркала, когда ребенок фиксирует свой отраженный образ в зеркале, он обретает бессущностное телесное эго-представление. Лакан связывает эго с воображаемым, поскольку, по его мнению, эго связано с самовосприятием, с тем, как самость видит себя отраженной в зеркальной поверхности другого. Лакан постулирует, что мимолетное нематериальное отражение телесного эго в зеркале представляет собой конкретизацию объекта желания матери: «О! Так вот кого желает или не желает моя мать». Таким образом, зеркальное изображение, образ в зеркале, занимает ту же структурную позицию, что и фантазированный