Мать продолжала кричать.

Почему, ну почему именно сейчас?

Артура начала разъедать всепоглощающая жалость к самому себе. Он обвинял мать, отца, весь свой род и вселенную за то, во что они превратили его жизнь. Он хотел самую малость – провести немного времени в тишине, наслаждаясь безвредным, очищающим душу занятием, и что получил взамен? В эти секунды Артур начинал верить, что жизнь ему не принадлежит, что он проклят на вечные страдания, унижения и боль – разве не эти чувства преследовали его с самого детства? Как только появлялось что-то светлое в его жизни, какая-то микроскопическая надежда, что помимо болезненной тьмы существует тёплый излечивающий свет, его словно били по голове, втаптывали в грязь и плевали сверху, чтобы неповадно было мечтать о том, что ему не позволено. Именно поэтому он старался всеми силами спрятаться от окружающего мира, когда приходило блаженное время заполнять Тетрадь – она становилась единственной соломинкой в этом бушующем океане несчастья.

И сейчас собирались отнять и её.

Крики в соседней комнате стали переходить в сильный кашель. Артур небрежно положил Тетрадь в ящик и с силой опустил крышку. Он извинится перед ней позже, сейчас надо идти успокоить мать, или она будет орать всю ночь.

Коридор наполнился едким запахом гниющего тела, который усилился, когда мать кашлем и судорогами потревожила пролежни. К этому аромату смерти невозможно было привыкнуть, поэтому Артур автоматически задержал дыхание и прошёл в комнату матери, чтобы приоткрыть небольшую форточку. Окно открывать не решился, чтобы не тревожить соседей безумными криками мучительно умирающего человека.

– Не ори ты так, пожалуйста, не ори, – сквозь зубы процедил Артур, подходя к кровати.

Скинув с матери одеяло, он легко перевернул голое тело на бок – тощий скелет, обтянутый кожей, совсем ничего не весил.

От запаха начали слезиться глаза. Артур расстегнул грязный памперс, снял марлевую повязку с копчика, успевшую полностью пропитаться гноем, и выбросил её в ведро, стоящее рядом с кроватью. От этих манипуляций мать с крика перешла на сдавленный вой вперемешку с кашлем. Стараясь быстрее закончить, Артур одной рукой придерживал её бедро, второй нашёл на тумбе тюбик с заживляющей мазью, ловко открутил крышку и густо намазал одну из чистых повязок, которые всегда готовил заранее. Отбросил тюбик и небрежно приложил повязку на зияющую в копчике гниющую дыру размером с ладонь. Мать снова взвыла. Он кое-как застегнул памперс и перевернул её на спину.

Слава Богу, она не обделалась, пришлось бы ещё подмывать.Как-будто мне и так недостаточно проблем.

Артур проверил трубки от капельниц, обе крепились пластырем к локтевым сгибам – мать была полностью парализована, но в приступах кашля могла случайно выдернуть иглы. Один из пластиковых мешочков, что висел на металлической стойке рядом с кроватью, оказался практически пуст – организм матери впитал в себя всю еду. Артур открыл ящик тумбы и достал новую порцию внутривенного питательного раствора. Снял старый, предварительно закрыв колёсико подачи жидкости, и принялся устанавливать новый.

Он никогда не смотрел матери в лицо, предпочитая как можно быстрее провести все необходимые процедуры и спрятаться в своей комнате, но сейчас взгляд случайно упал на её истощённый череп. Волос практически не осталось, лишь несколько пучков седых слипшихся прядей были разбросаны на подушке. Кожа обтягивала голову словно жёлтая силиконовая маска, облегая скулы, лоб, челюсть и глазные впадины.

Но её глаза… Обычно закрытые или смотревшие куда-то в бесконечность стеклянными тусклыми полусферами, теперь уставились прямо на него.