Всеми нами: теми, что преобразились, и теми, что остались прежними.

Большинство из нас вместе со средней школы.

«Вместе» не в том смысле, что мы с тех пор друзья. Я имею в виду, что в средней школе мы все впервые оказались в одном здании. И «мы» – в смысле все мы, а не только я, Джеффри, Сисси и Райан Ланкастер: все остальные тоже. Это я точно помню.

Помню, как на первом уроке села слушать объявления – высокая, бледная Джули Висновски зачитывала школьные новости. Помню, что никто в классе ее не слушал, потому что Лейн Кастильо слишком уж увлеченно, по-хамски громко рассказывала о том, что приключилось с ней на выходных. Помню поток знакомых, но далеких лиц, плывущих по коридору: людей, которых я видела каждый день, но так и не узнала.

Помню небольшой караван почти-друзей, с которым я кочевала от класса к классу. Их я помню в основном потому, что все мы, кажется, знали: держаться вместе нам необходимо. Тот, кто шел по коридору в одиночку, становился мишенью. Те, кто шел группой, впадали в общий поток, медленно, но верно текли к морю, к свободе.

Меня не беспокоило, что никто из них не был мне хорошим другом. Мы с Сисси считались как бы подругами: почти не виделись после уроков, но в школе друг друга прикрывали. Слишком уж давно знакомы. Но ее лучшей подругой была Джули, поэтому чаще всего я оставалась сама по себе. Ну, пока не появился Джеффри, потому что жизнь после Джеффри стала гораздо лучше, чем до Джеффри. Он из тех, кто с тобой в одном классе на всех уроках, но их не заметить, если не искать специально. Молчаливый паренек, который сидел в среднем ряду, не высовывался, всегда вовремя сдавал домашку и носил вязаный жилетик.

Мы почти все были такими. «Мы» в смысле мы. Не они. Многие думают, что все это происходит, потому что мы сами нарываемся – разговариваем слишком громко, или ведем себя слишком странно, или лезем на рожон. Но большинство из нас – как Джеффри. Стараемся не высовываться, переждать угрозу, но она находит нас сама. Угроза по имени Лейн Кастильо. По имени Раф Джонсон. По имени Джейк Блументаль. Они выбирали нас, выуживали из потока и затевали свои долгие, извращенные игры.

Выхожу во внутренний дворик следом за Джеффри. Я тише его. И отдаленные звуки в коридорах слышу раньше. Я не позволю никому застать нас врасплох.

Четыре коридора, огораживающие внутренний дворик, расширяются и сужаются с дыханием Школы, но сам дворик всегда одного размера и формы. В углу растет дерево, под ним – деревянный столик для пикника, со всех сторон на маленькую квадратную площадку наступает сорная трава. На месте неба теперь слепящая белизна – насмешка над теми, кто осмелится поднять голову.

В многочисленные окна коридора лупит Ослепило. Когда мои глаза (фантомные глаза? неглаза?) привыкают к свету, я вижу толпу посреди дворика, спинами к окнам. Эль, Пит, Уэст, другие – с тех пор, как мы оказались здесь, я еще не видела столько народу. В основном все сидят по своим норам. Двадцать, может, тридцать ребят. Как ни моргну, количество меняется.

Джеффри придерживает для меня дверь. Все оборачиваются. Повисает тишина.

Тишина – и только всхлипы эхом отдаются по двору.

Я делаю шаг к ним. Толпа раздается передо мной, как палая осенняя листва, и все рассматривают мои глаза – глазницы, где глаз больше нет. В центре круга я вижу Сисси – она съежилась над распростертым телом. Сисси резко оборачивается и смотрит на меня; ее щупальце закручивается от неожиданности.

– Кот, – всхлипывает Сисси. Ее щупальце наконец замирает. Она выпрямляется, и я вижу, кто там лежит.