Вообщем, была Нелечка уже перезрелой, когда появился в клубе тот самый капитан. Ростом под два метра, лицо мужественное и шрам на щеке. И среди клубной мелюзги капитан стоял, словно столб в заборе. Поглядывал на танцующих, на стоявших возле стеночки девчат; да и высмотрел там Нелечку, которая также возвышалась среди подруг.

Высмотрел, да и пригласил на вальс! Тут-то Нелечка и присохла к капитану. Эдуард, так звали капитана, во время войны летал на самолёте, был сбит, ранен, но остался жив. А после госпиталя служил в Германии в комендатуре, но чем-то проштрафился, попал под статью и угодил в штрафбат. А позже, в составе таких же бедолаг, попал на стройку.

Нелечка от любви потеряла голову.

– Только он будет моим мужем! – заявила она отцу. Александр Григорьич в штыки: – Ну, и что тебе даст этот лётчик-налётчик? Койку в общежитии и пару исподнего? – горячился грозный родитель. – Ты хоть понимаешь, что твоё замужество отразится не только на твоей, но и на моей репутации? Уж лучше за Михаила выходи, у того хоть биография чистая! А благословения на брак с Эдуардом я тебе не дам! Так и знай!

Но и у Нелечки характер отцовский, уступать отцу она не намерена! И уже на свадьбе между отцом и зятем произошёл раскол. Сразу после свадьбы Александр Григорьич дочку отделил и помогать ей перестал.

– Не послушалась, вышла за кого хотела, пусть сама и кувыркается! – говорил отец.

И хотя Нелечка кувыркалась, но мужа своего любила всю жизнь. Они с Эдуардом вместе прожили больше сорока лет, но Александр Григорьич зятю своему родственником так и не стал. Эдуард отвечал ему тем же. Как говорится, «нашла коса на камень!»

Эдуард, ещё во время войны привыкнув к фронтовым «ста граммам», и после того, как женился на Нелечке, часто «употреблял», но до бесчувствия никогда не напивался. Работал сначала комендантом в общежитии, шофёром, затем в автоколонне инженером; вплоть до семидесятого года любил коньячок, а когда страна села на талоны – перешёл на водочку и самогон.

Позже Эдуарда реабилитировали, он вступил в партию, а незадолго до перестройки и секретарём партийным стал. У начальства всегда старался быть на виду, а со многими – и на короткой ноге; из-за ранения частенько ездил в санатории и дома отдыха, но Нелечку с собой не брал.

Нелечка со временем лоск потеряла, в одном платьишке могла встретить и проводить учебный год, но Эдуарда, каким бы он ни вернулся с работы, всегда ждали накрытый стол, дочка и верная жена.

Смолоду не приученная к черновой работе, Нелечка и в замужестве слыла барыней, а выращивая на огороде картошку, на её посадку и уборку обязательно привлекались родственники. Если же ей требовался ремонт в квартире, Нелечка, считая, что отказать ей невозможно, обращалась к старенькой тётке:

– Кресна! – говорила Нелечка,– скоро Первомай, а у меня потолки давно не белены. Приди-ка!

Ну, безотказная Вера Григорьевна, хоть и с неохотой, берёт кисть, побелку и наводит у крестницы марафет, при этом обязательно ворчит: – «Могла бы и сама побелить, да покрасить! А всё на старуху надеесся!» Но Нелечка этого не слышит, потому как дома её нет.

Аналогичная ситуация происходит и с картошкой, которую они сажают и выкапывают позже всех, ибо вдвоём эту работу Эдуард и Нелечка осилить не могут; поэтому ждут, когда родня управится на своих огородах, тогда и к ним помощь подоспеет! Родня, конечно же, придёт и, копаясь в земле, незлобиво пеняет «господам»: – «у соседей-то уж ростки показались» (это весной), и «скоро белые мухи полетят, а у вас картошка не выкопана!» (осенью). Но у Нели каждый год уважительная причина и она весело покрикивает: