Пришлось всю ночь сидеть на крыльце. А утром, причесанная и умытая, Люба позвала своего Димочку.
– Вот, полюбуйся на своего отпрыска.
Отец посмотрел и улыбнулся.
– Спасибо, Любаша.
– Спасибом не отделаешься. Я ехала в такую даль, потому что соскучилась по тебе, милый мой.
И пока отец выполнял свою работу, она жила с ребёнком в общежитии для офицеров.
Через три месяца они вернулись в Москву. Этот необдуманный шаг Любы стал поводом для шуток родных. Они часто подтрунивали над Геннадием:
– Москвич, ты, где родился?
– Как это где? – отвечал смущённый парень. – В Москве!
– А вот и нет. Посмотри в метрики…
Вербовка
Этот случай произошёл в 1948 году, в разгар борьбы с «безродными космополитами». Советская власть ополчилась на евреев, обвинив их в подрыве основ СССР и ведении разведывательной деятельности в пользу США и Израиля. Лиц с еврейскими фамилиями выгоняли с работы, травили в газетах, сажали в лагеря. Первой пострадала творческая интеллигенция: поэты, писатели, композиторы, театральные деятели. В феврале агенты МГБ убили выдающегося еврейского актёра и режиссёра, художественного руководителя государственного еврейского театра Соломона Михоэлса. Чтобы замести следы преступления, убийцы положили его труп на дорогу и переехали грузовиком. Власти устроили Михоэлсу пышные государственные похороны, лили крокодиловы слёзы. Потом арестовали его помощника и преемника на посту руководителя театра Вениамина Зускина и весь антифашистский комитет, представители которого во время войны ездили в США для сбора средств на закупку военной техники, в которой остро нуждалась Красная армия. Гонения на евреев продолжались вплоть до смерти Сталина. Много судеб было погублено…
Но вернёмся в жаркие июльские дни 1948 года. Тогда мой отец, работавший в системе министерства лесной и целлюлозно-бумажной промышленности СССР бригадиром монтажников, получил повестку из МГБ с предписанием явиться на Лубянку. Любаша, его первая жена, имея на руках годовалого сына Гену, страшно встревожилась.
– Дима, что случилось? – спросила она, когда отец вернулся с работы.
– Ничего страшного, Люба. Просто хотят побеседовать.
– Мне страшно, Дима. Посмотри, что творится кругом. Хватают всех подряд, у кого еврейская фамилия.
– Да не волнуйся ты так! У них на меня ничего нет.
– Может и нет. Только знай, если тебя посадят, я удавлю сына, и сама повешусь.
– Да что ты такое говоришь! В крайнем случае, звони отцу, он поможет, пока ещё в силе. Но я надеюсь, что вернусь.
Надо сказать, что мой дед Наум Самуилович тогда работал в центральном аппарате ВЦСПС и был в близких отношениях с председателем Шверником. И отец был уверен, что это ему поможет.
На следующий день отец поехал на Лубянку. У первого подъезда остановился, оглянулся. Светило яркое солнце. Мимо мчались автомобили, стремясь поскорее проехать мрачное здание всесильного ведомства. И не хотелось думать, что видишь это в последний раз…
Конец ознакомительного фрагмента.