Предводитель хазар – толстый мужик с животом-тыквой, свисающим между расставленных ног, что особенно удивило Воинко – у русичей толстых не было, в тёмно-зелёном походном суртюке, подпоясанном ремнём, на котором болтались ножны дорогой работы, восседал на камне Макоши, поигрывая золотым кулоном с ликом Богини судьбы. Воинко даже хмыкнул про себя – не стоит так с великой Богиней, да к тому же женщиной – не простит.

– Ну что, парень?.. – дёрнув кадыком, десятник спрятал кулон в пухлую суму, где, похоже, уложены были и остальные драгоценности храма.

«Нервничает, – понял Рысь. – Что это он, меня, что ли, боится? Это с десятком лучников-то?»

– Разговаривать будешь? – хазарин обвёл воинов торжествующим взглядом, словно пересчитав. Они, наглые, сильные, уверенные в превосходстве над негрозным с виду бойцом русичей, ухмылялись. И даже ослабили луки, а некоторые и вовсе опустили. – Жизнь сохраним.

Хазары хохотнули.

Гой скривил губы, сдерживая ярость.

– Пошёл ты…

Не сильно удивленный, предводитель картинно всплеснул руками. Пузо волнообразно заколыхалось.

– Нет, ну ты смотри. Я же как лучше хотел. Жизнь обещал, а ты, значит, неблагодарный, грубишь. Ну, ну, – он кивнул ближайшим лучникам. – Взять его.

Воинко напрягся. Он понимал, живым не оставят в любом случае, зачем им свидетель?! Если уж пришёл черёд отправляться к предкам, чего он по большому счету не боялся – все там будем, – то уйдёт не один. Хотя бы вот этого здорового, кривоногого, шагнувшего в его сторону с глупой ухмылкой на лице, но заберёт с собой, а если повезёт, то и ещё кого-нибудь прихватит. Вот второй, тощий, тоже шагнул. Ну сам судьбу выбрал.

Ладонь незаметно мазнула по коленке, пальцы тронули за голенищем деревянную рукоятку ножа.

Хазары, ухмыляясь, приблизились к русичу. Перекинув косичку-пейсу за ухо, громила протянул руку, намереваясь ухватить застывшего, словно камень, пленного за шиворот. Воинко вскинулся, и нож, с противным хрустом разрезая мышцы и царапая кости, вошёл в грудь хазарина на всю длину. Словно наткнувшись на невидимую стену, враг замер. А в следующий момент осев перед русичем на колени, ткнулся лбом в подошву его сапога. Тощий хазарин оказался проворней. Откачнувшись в сторону успел отбить окровавленное острие, птицей взметнувшееся к тонкой шее. Но русич уже на ногах. Вторым движением, по всем правилам русбоя запутав ложным махом противника, успел воткнуть нож в выставленную для защиты руку. Выпустив ставшую скользкой рукоятку, Воинко прыгнул головой вперёд, будто в омут, на визжащего от боли врага. Рысь не услышал щёлкнувшей тетивы, только почувствовал, как что-то раскалённое вошло в плечо, земля попрыгнула, и он неловко повалился на поверженного хазарина. Вражеская шея хрустнула, и парень затих подмятый русичем. А потом пришла тьма.

Воинко слышал голоса, они пробивались в сознание, словно через толстый войлок. Говорили рядом, но о чём, он долго не мог понять. Или думал, что долго. Гой возвращался в сознание медленно, шажками. Сначала почувствовал, что связан, затем вернулись ощущения, накрыла боль в плече, тупо ныла голова. Похоже, по ней ударили чем-то тяжёлым. Он с трудом открыл глаза, и… память стремительно вернулась, а сознание прояснилось.

– Очнулся, кажись, – знакомый голос звенел от сдерживаемой ярости.

Ничего не изменилось. Так же стояли у стен враги с опущенными луками, сидел на камне их предводитель, вот только хазаров стало меньше на два, и взгляды оставшихся в живых были теперь не такие расслабленные. Сам же Воинко почти висел на верёвках, привязанный к жертвенному столбу – лику Белбога. Через силу парень укрепился на ногах.