Спрятал руки в карманы, чтобы не потянуться к ней в жгущем желании намотать локон на палец, вместо ветра играя, пропускать его щекоткой по ладони и любоваться, как солнечные лучики прыгают по завиткам, превращая их в золото прямо в моих руках.

– Простоволосыми ходить было не принято. Чужим не позволяли касаться волос своих. Тем более косу расплетать. Только мужу.

«А твои волосы вчера Севой пропахли. Ему, значит, позволила? А мне? Мне позволишь?»

До скрежета зубного хочется проверить, но держу вчерашнее обещание.

«Не стану приставать, но и другим не дам. Поняла?»

– Я искала тебя…

Все, дальше можешь не продолжать. Знаю прекрасно, что дальше там вообще не о том речь, но зверь внутри отказывается признавать доводы разума. Искала меня. Больше ничего даже слышать не хочу.

Альфа не может жить, подчиняясь только своим желаниям. Главный волк в стае должен думать головой.

Еще б она работала! Голова эта!

11. Глава 11

Злюсь на себя, на нее, хочется прям рукой рот ей закрыть, чтоб не договорила. От мысли, что губы ее, обласканные преддождевым ветром станут биться о мои пальцы живот идет рябью судороги. Под свободной футболкой, не заправленной в штаны, конечно, не заметно. И то радость. Не хватало еще дать ей прямо в руки знание, как много власти хрупкое ее тело имеет над волком.

— … чтобы узнать на счет отъезда, – внутри все дыбом встает и противится, но я твердо для себя решил не держать.

«Хватит, наелся по самую горловину! Проходили уже».

Все одно – мучиться, так лучше сразу рубить, чем медленно сдирать с себя шкуру, позволив нырнуть в заманчивый обман вероятности.

«Нет никаких вероятностей, Серега. Она такая же…»

Ей нужно в город. У нее там семья, небось. Карьера. И, может статься, даже мужик. Это у тебя от одного взгляда на нее мир вокруг шатается, а она человек. Она ничего этого не чувствует. Влечение сильнее привычного, интерес – не более. Уедет и будет счастлива в своем городишке… Юля же уехала. А ты чуть не сдох потом.

От мыслей, что она будет там счастлива с кем-то, звериная ярость сминает все доводы безжалостными тисками почти физической боли. Там, в своей красивой городской жизни, она будет улыбаться кому-то и этот кто-то станет жадно сминать проклятый растрепанный пучок на затылке, вбивая язык в ее ладный рот.

«Я могу ее не отпустить. Имею полное право и… Нужно ее отпустить. Выставить прочь. Сегодня же».

Мария вздрагивает, едва не подпрыгивает от оглушительного грохота.

Будто само небо взбунтовалась вместе с нутром. На плечи падает стена воды, как из ушата окатили. Маша испуганно взвизгивает, ежась.

Дождь холодный, больно хлещет по плечам, в миг намочив всю одежду. Небо, почерневшее за секунды, плавится яркой вспышкой молнии. Тяжелое покрывало туч разрывает на клочья бело-желтым разрядом электричества. А кажется, что внутри меня вот так все расползается на ошметки от мысли, что сегодня она уедет. И все.

Опомнившись, хватаю намокшие, холодные пальцы и тяну за собой к недостроенному срубу.

– Бежим, ну!

И так ладно, так правильно ощущается ее узкая ладонь в моей натруженной, наверняка шершавой и мозолистой от каждодневных физических работ руке, что неожиданно для себя самого смеюсь, отплевываясь, от текущих по роже капель дождя. Дикий, гортанный звук заглушается раскатом грома.

– Скорее! – до нитки промокли уже. Крыльцо-то недостроенное – только ноги ломать. Подхватываю ее, растерянно остановившуюся у преграды, за талию. Мокрая ткань холодит руки. Опускаю на высокий настил небольшой террасы, а разжать пальцы не могу. Только смотрю, как ходит ходуном от бега ее грудь, облепленная тонкой тряпицей платья и хоть ты режь – не могу себя заставить отвести взгляд. По навесу гулко бьет дождь, а в ушах в такт пульсирует кровь, перекрывая другие звуки. Так и заталкиваю Марью в проем открытой двери, заставляя пятиться и держа за изгиб бедра. Пнув ногой дверь, слышу, как стучит о косяк, закрывая нас в темном срубе. Вспышка молнии через незанавешенные еще окна ярким отсветом блестит в полумраке на промокшей, вздыбленной груди.