- Ишь, как заволновалась… засмущалась… красная вся сидишь. Ну, я тебя не виню – я бы тоже поплыла… Такой мужчина, и так заботится о тебе… С чего бы это?

– Да заткнись ты! – бессильно шипела я, надеясь, что такие мысли могли прийти в голову только этой испорченной заразе. – Ты просто ненормальная! Я в него врезалась на пробежке и упала! Вот он и заботится! Боится, наверное, что я его по судам затаскаю!

– Ну-ну… – усмехнулась Анжелка, слегка качая головой. – В общем, имей в виду, Гончарова – если нужно бельишко красивое – кружевное, новое – могу продать за недорого. Мне привезли родичи в подарок, да размер не мой, маловато... А вот тебе как раз будет… хоть не опозоришься в свой первый раз.

Больше всего на свете мне хотелось вскочить и, перевернув стул, побежать в стороны двери аудитории. Но сделать я этого сейчас никак не могла. А потому, отвернувшись, закрыла глаза и просто представила себе, что я вовсе – не здесь. Что я далеко. Где-нибудь на море или в лесу… Лежу себе под пальмой или каким-нибудь гребанным баобабом и ничего этого не слышу.

Птички поют… неподалеку мягкие волны плещутся о берег…

В какой-то момент я обратила внимание, что назойливый голос Анжелки действительно стих. Вместо этого в нос мне ударил запах знакомого уже, мужского одеколона, а перед самым моим ухом громко щелкнули пальцами.

Еще глубже вжавшись в стул, я позволил себе приоткрыть один глаз. Да чтоб он провалился! Надо мной, водя одним вытянутым пальцем перед лицом, нависал Мережин.

– Следи за ним глазами! – строго приказал Мережин. – Куда он, туда и взгляд, поняла? Судя по твоей реакции, у тебя точно сотрясение, а если еще и расфокусировка, дела совсем плохи… Придется заняться тобой вплотную!

Сзади, прячась у меня за спиной, молча давилась от смеха Русакова.

Позор мой закончился совсем уж неожиданно. Прекратив водить у меня перед носом пальцем, Станислав Романович вдруг распрямился, оглядел хихикающий и местами в открытую ржущий класс и рявкнул таким грозным басом, словно он был прапорщиком на армейском построении, а не ректором престижного вуза.

– А ну молчать!! Заткнуться всем и смотреть себе под ноги! Ишь, нашли развлечение!

Студенты испуганно заткнулись и только продолжала молча, исподтишка переглядываться. Ректор же продолжал тяжелым взглядом прохаживаться по рядам.

– Кому тут смешно из-за того, что сокурсница расшиблась и ходит с костылем? Кому в рекомендации на практику написать «неспособность к эмпатии»?

Тон он понизил, но угроза была куда страшнее простого крика – такая рекомендация фактически означала волчий билет для начинающего клинического психолога, а уже тем более – для психотерапевта. В аудитории наступила полнейшая, строжайшая тишина.

– То-то, – удовлетворенно произнес спустя почти целую минуту ректор. – Так и продолжайте, пока не закончится лекция. Идем, Гончарова, я отнесу тебя обратно в медпункт. Вставай.

И не успел у меня оформиться в голове протест (Какое «отнесу» на глазах у ТРЕХ групп?! Не хочу снова в медпункт!) – плавным и почти привычным движением, ректор подтянул меня к себе, ничтоже сумнящеся подхватил под спину и колени, легко вскинул на руки и понес к выходу из аудитории, не забыв прихватить и костыль, всучив мне его в руки.

Отказываясь представлять себе, что здесь начнется в ту же минуту, как дверь за нами закроется, я снова закрыла глаза – обреченно и смиренно покоряясь судьбе.

8. Глава 7

– Постой тут пока, – меня аккуратно, словно фарфоровую статуэтку, опустили на землю. – Сможешь?

Шумно глотнув, я кивнула. Всю дорогу я не смела открыть глаз – боялась столкнуться с его взглядом – темным, горящим тем самым, глубинным, колдовским огнем. Боялась, что не выдержу такой близости, снова попытаюсь обнять его или еще что похуже…