Она долго стояла и смотрела туда, где должен был скоро загореться первый лучик солнца. Прокричал один, за ним другой петух, им ответили, и Айша, поблагодарив Аллаха, что он щедро позволил ей встретить еще один добрый рассвет, вернулась в избу, чтобы помолиться на коленях в тишине. Этому она научилась у русских женщин, которые не соблюдали время молитвы, и её убедили, что важна вера, молитва, а не время. После можно заняться, как и положено казахской женщине, хозяйством, и ждать мужа, сколько бы дней и ночей он не охотился в этой бескрайней степи или в густых зарослях ракиты и конопли, или по берегам двух озёр, или на склонах урочища.

Шиктыбай быстро и легко шел привычным, пружинистым шагом, истинная правда, и это все знали, что за ним не каждый молодой угонится. Он шел по степи, без дороги, по направлению к своему святому кургану. Ему просто не терпелось поделиться сомнениями с духами и узнать, что же они-то думают на этот счет. А счет был особый: может он и правда сошел с ума и над ним сам шайтан так зло посмеялся, и показал видения про волчицу с ребенком, и этих странных, летающих синемордых. Сам он слышал, и не один раз, от уже умерших давно стариков, что в этих райских местах еще до рождения пророка жили какие-то разумные существа. Жили они тихо, мирно, на знакомство сами не напрашивались, к себе тоже никого не подпускали. Получалось, вроде бы они есть, а вроде бы их и нет. Так же, как духи, или боги: – все знают, что они есть, только живьем их никто не видел. Однако… и такое часто бывает, он с детства слышал, что у совсем старых людей в конце жизни случаются странные заскоки еще и потому, что голова изнутри сохнет. С этим и хотел разобраться и спросить: – сколько ему ещё можно ходить по родной степи, охотиться на дичь – лис и барсуков. Или пора сесть на топчан со старухой, слушать её бестолковые разговоры, отвечать на глупые вопросы, тихо самому глупеть и ждать, когда Аллах скажет: «Пойдем, брат, Шиктыбай, хватит воздух в степи портить, всё равно ты совсем на башку дурной стал, и никто больше тебе на этой земле не сможет помочь. Давай-ка лучше, устрою я тебя в рай за твою достойную жизнь, ты шибко её заслужил».

Такой расклад его вполне устраивал, хоть он сам считал, что были в его жизни и такие случаи, когда приходилось немного кривить душой, но… к этому его всегда вынуждали другие. Он пытался вспомнить сколько же было нехороших случаев, насчитал три: один дома случился и два на войне, четвёртый – то ли был, то ли не был. Он вздохнул с облегчением и по ходу стал рассуждать вслух, он хотел всё понять и доказать самому себе.

– Эх… хорошо бы взять бата – благословление у самого уважаемого старейшины. Да нет больше их. Да. а, это упущение Аллаха. Зачем позволил совершать неверным плохие дела? Конечно… и правоверным тоже, но спохватился, что влез не в своё дело и зашагал быстрее.

Скоро перед глазами открылось место в степи, которое он любил особой любовью. Вспомнил, как мальчишкой скакал по на резвом жеребце вокруг кургана, как пас небольшой табун лошадей и сильно гордился этим. Когда это было?.. 70, 80 лет назад, а может быть, не заметил, как прошла целая тысяча лет! Когда Шиктыбай приходил на это место, он всегда – до рези, до слёз в глазах всматривался в родные очертания, и почти всегда видел свой табун недалеко от кургана, любимого жеребца, и только себя на нём давным-давно не видел. И отца тоже давно не видел, как он учил его сидеть на коне без седла, скакать, отпустив поводья уздечки. Он стал забывать лицо отца и переживал. Но стоило проморгаться и вытереть слёзы, как эти чудные видения исчезали. Он оставался, степь оставалась, курган оставался и небо… И всё.