Показываю на чашу в руке.

– Вода. Во-да.

Тычет в чашу, называет как-то по своему. Спохватываюсь…

– Нет… это чаша. Ча-ша…

Неуклюже повторяет за мной. Называет по-своему – неловко, смешно, что за язык у них…

Что вообще за тварь, сотворит же такое вселенная – будто посмеялась над нами над всеми. Нет, всякое, конечно, я видел, и разумный туман на мертвых болотах, и снежные души, и говорящую рыбу, которая горела в огне, но не сгорала… но такое… то и дело косо смотрю на него – да правда ли, да может ли такое быть…

А ведь чуть не убили друг друга…

Я умирал.

Умирал – когда падал на мертвую землю под мертвыми звездами. Еще пытался удержаться, еще хватался – за пустоту, еще переключал какие-то регистры и датчики, еще барахтался, чуть не захлебываясь собственной кровью. Чужая земля приняла меня – как принимала всех, холодно, равнодушно, дрогнула пустыня, разбежались прочь перепуганные песчинки.

Там-то я и увидел его.

Нет, сначала не его – сначала город на горизонте, вернее, то, что показалось мне городом, и даже не городом – злой насмешкой над городом, пародией, будто кто-то, никогда не видевший города, выстроил это…

Это… стальные башни, скелеты, остовы, снующие вверх-вниз… маленькие домики, – скользящие туда-сюда. Приземистые укрытия, оскаленные огнями…

Зачем я шел туда… не знаю, сработал какой-то вековой зов предков, что бы ни случилось, идти к жилью, к огню, к очагу – через дебри, через пустыни, через холод космоса…

Там-то я…

Нет, сначала он… он увидел меня первым, он, непонятный, чужой, жуткий…

Несколько минут мы смотрели друг на друга.

А потом случилось страшное – когда он отбросил часть себя. Ту часть, которая убивала издалека.

Не мое дело…

Сам знаю – не мое дело, нечего мне на это смотреть, а все-таки – смотрю. А что еще делать, на что еще смотреть, старый мой мир рассыпался в прах, не выдержал тяжести самого себя, новый мир еще не получился, рано ему еще быть, новому миру. Скитаюсь по галактикам, спотыкаюсь о звезды, ищу – может, сгодится что-нибудь для моего мира, какая-нибудь вселенская шестереночка, космический винтик…

Так что, что мне еще делать… смотреть… и видеть…

Смотрю – как он сидит перед электрической машиной, ритуал у него такой – сидеть перед электрической машиной, день-деньской, смотреть в сияющий экран, ласкать машину – тоненько, бережно, кончиками пальцев, и при этом вижу – не любит он ее, не любит… Будто сам не знает, зачем сидит, протирает усталые глаза, и снова ласкает кончиками пальцев – тч-тч-тч, щелк-щелк-щелк…

Встает. Уходит… Ну зачем ты встал, зачем ты ушел, зачем бросил свою машину – вот так, передо мной. Плохо ты знаешь народ аюми, нам только оставь что-нибудь, просочимся, проникнем – до последнего атома…

Приближаюсь.

Заглядываю.

Смотрю – еще не понимаю, еще только-только неумело складываю знаки в слова, в мысли, в… нет, не дано мне слышать языки, еще пращур бил по ауре – буквами, буквами, кричал, да проще жар солнца заморозить, чем тебя выучить…

Вздрагиваю.

Начинаю понимать – как-то неожиданно для самого себя…