– Да ить там вся Русь! – Витимир что-то прошептал, сильно похожее на заклинание. – Фряги тоже там.
Валуй попробовал разглядеть, кто стоит в Передовом полку, но обрывки тумана и ветки ольшаника не давали ему этого сделать
– Откуда ты родом, Витимир?
– Кто его знает. Мой дед, отец, я – купцы. Дом у нас в Суроже. Торговали повсюду, по всей Великой Скифии, бывали в Грецколани. Знаю, что дед мой с Златогорья.
– Где это?
– Меж Рипеев и Читайской землей.
– Далече, – проговорил Валуй и быстро взглянул на собеседника. – А в Костроме бывал?
– Бывал.
– Анастасию, дочь Мороза Храброго знаешь? Сестру Мстислава Кривого?
– Внучку Михаила Держихвата?
– Она самая.
– Знаю. У Михаила часто приходилось останавливаться. С моим отцом они были очень хорошие друзья.
– Витимир, если меня убьют, то побывай у Анастасии, передай образок, который снимешь с меня. Обещай.
– Брось, князь, авось выберемся. Но в случае чего, сделаю, как ты сказал.
Валуй глянул в глаза купца и дружески с силой сжал плечо.
КОМА
В больничной палате находилось уйма народу в белых халатах.
Аннушка подошла к высокому врачу.
– Доктор, что с ним?
– С Дмитрием? Успокойтесь, это временно. Сейчас он потерял сознание, но скоро очнется. А потеря памяти временная. Опасаться нечего.
В это время медсестра испуганно крикнула:
– Валерий Михалыч!
Она указала на приборы.
Врач подбежал к изголовью, осмотрел больного и резко позвал:
– Василий Иваныч! В реанимацию, срочно! Боюсь, что…
Он оглянулся на Анну и замолчал.
Все вокруг деловито засуетились. Дмитрия перегрузили на каталку и увезли.
– Аннушка, что случилось, милая? – Лариса Дмитриевна, мать Димы, широко открытыми глазами смотрела на нее. – Где сын?
– Мама, прошептала Анна и зарыдала на плече старушки.
– Отец не выдержит этого. Единственный сын и… такое несчастье.
– Он жив, его оперируют.
Они долго сидели в больничном коридоре, утешая друг друга.
– Мам, а ведь он приходил в сознание, но даже меня не узнал. Спрашивал про какие-то войска и великого князя.
– Великого князя и войска… Что еще говорил? – насторожилась Лариса Дмитриевна.
– Что не дело воину лежать на постели, когда сражаются братья.
– Опять.
– Опять?
– Я думала, что все прошло, а оно вернулось.
– Что вернулось?
– Не знаю. Понимаешь. Это трудно объяснить, если вообще возможно. С чего же начать? Я тогда работала в школе, преподавала литературу. И вот на одном из уроков мы изучали Блока. Так вот, когда я прочла строки о Куликовом поле, то услышала голос Димы, который сказал на весь класс: Я там был. Ребята, конечно, стали смеяться, посчитали, что это его такая шутка. Да только он совсем не шутил. Встал и совершенно серьезно повторил: Я был там. Представляешь, Ань, что стало со мной. Сначала я тоже хотела перевести в шутку, но он остановил меня, и попросил высказаться. Такое было редко. Когда Дима вышел к доске, я увидела у него на лбу испарину. Глаза лихорадочно блестели. И он сказал:
– Ничего смешного нет, я был там. Я видел, что такое смерть. Я видел изрубленные тела. Кровь на поле битвы настолько пропитала землю, что куда ни ступи, казалось, она хлюпает под ногами. Смерть летала над полем свистом стрел и звоном мечей…
В это время прозвенел звонок. Потрясенный класс еще несколько минут смотрел на замершего Диму. У него была лихорадка.
– А он сам помнит об этом?
– Смутно. Это ведь только один случай, а их было несколько.
– К врачу обращались?
– Сказали – обычная лихорадка.
– А кто такая Настя, он упоминал ее имя во сне.
– Настя? Какая Настя, о чем ты, Аня?.. Хотя постой… Ах да, Настя!.. Диме тогда было лет одиннадцать-двенадцать. Ночью ему приснился ужасный сон. Такой, что он закричал. Я успокоила его, думала, заснет. А он стал рассказывать, что ему приснилось. Оказывается, что во сне он дружил с девочкой. По его описаниям беловолосая, голубоглазая. Так вот, он сказал, что у нее погиб отец. Весь следующий день он сильно переживал. Ни с кем не разговаривал. Несколько часов подряд что-то писал в своей комнате. Кстати, те дневники сохранились. Нам, с отцом он строго настрого запретил их читать. Но тебе, наверно, можно. Можешь почитать, если интересно.