В качестве примера автор взял одну из них.

Декабрьским снежным днем сорок второго года, когда низкое небо, сотканное из взлохмаченных грязных туч, нависло над внезапно замолчавшей линией фронта, под вечер завыло метелью, люди валились с ног от усталости и перепадов давления. Потом вьюга, внезапно начавшаяся, так же быстро и прекратилась. Уставшее воинство в окопах, блиндажах и землянках убаюкивала сплошная тишина, простираемая на десятки километров.

Прошедшая неделя измотала многих советских солдат и командиров. Немцы псами бросались, чтобы прорвать оборонительные позиции красноармейских батальонов и полков. Но везде получали по зубам. Выдохлись и они.

В одном из полков соединения 8-й армии фронта находился по служебным делам и капитан Шурепов. Усталость свалила исполина в блиндаже. Прислонившись к подушке, набитой сеном и соломой, он тут же уснул глубоким сном. О таких людях в народе говорят: «Спит как убитый!»

Провалившись во временное небытие, Александр не слышал, что его стал будить ординарец, получивший приказ срочно прибыть в штаб.

– Товарищ капитан, вставайте, вас просят в штаб, – раз за разом повторял растерянный красноармеец.

Начальник молчал. И тогда смышленый боец вспомнил о магическом слове для военных, которое любого спящего и даже пьяного может поднять и отрезвить.

– Тре-во-о-о-га-а-а! – почти заорал солдат в ухо спящему.

Шурепов взвился над топчаном, как пружина…

– Товарищ капитан, вас требуют в штаб… Немедля требуют… Там… там, – заикаясь, лепетал рядовой, – дожидается немецкий шпион…

Через мгновение, как свойственно военным людям, капитан уже бежал к штабному блиндажу. Высокий, сильный, смолоду породнившийся со спортом, он стремительно одолел дорогу к штабу и заснеженные ступеньки.

Открыв дверь блиндажа, он увидел в углу бледнолицего человека, не успевшего отогреться, в изрядно измятой военной форме советского образца. Молящим взглядом он сразу же потянулся к глазам вошедшего высокого капитана и в них увидел, как ни странно, свое спасение.

– Лейтенант Борис Дмитриев. Агент немецкой разведки. Явился с повинной. Располагаю сведениями особой секретности, – представился неизвестный, не отрывая взгляда от голубоглазого высоченного капитана, словно впрессованного атлетической фигурой в военную форму.

Перебежчик, сдавшийся в плен, боясь, что ему не поверят, стал спешно рассказывать подробности о своем грехопадении. Он вставлял в рассказ один эпизод краше другого: как тяжело раненным и контуженным попал в плен, как не раз пытался вырваться из лагеря – и все безуспешно. Одно предложение легко вязялось за другим.

«Или хорошо заучил легенду и врет как сивый мерин, или говорит правду – одно из двух», – подумал Александр.

– А как вы, лейтенант, заинтересовали абвер? Чем? Когда? – неожиданно короткими вопросами стал обстреливать капитан вражеского лазутчика.

– Когда подлечился, приехали в лагерь вербовщики, не назвавшие своего подразделения, и стали подбирать кандидатов. Я рвался, надеялся, что смогу увидеть Родину именно таким способом – подготовкой в разведшколе и заброской за линию фронта. Предложили власовскую РОА. Я отказался, заявив вербовщикам, что хочу боевого интересного дела! – торопливо излагал ответ лейтенант.

– Поверили?

– Да!

– И где учились?

Дмитриев снова стал подробно излагать свои дороги в немецком аду. Шурепов все больше и больше проникался доверием к лейтенанту, который действовал по известному стандарту многих, пришедших с повинной: «Запишусь в абверовскую школу, пройду курс обучения, дождусь, когда забросят в родной тыл, и сразу – в органы безопасности».