Железная и шоссейная дороги Псков – Старая Русса находились полностью под контролем партизан. Там часто совершались крушения эшелонов с живой силой и боевой техникой врага и устраивались засады на дорогах.

Генштаб РККА требовал докладов по обстановке. Командиры разных степеней, боясь за свою безопасность из-за гнева верхов, гнали «липу» потерь.

Так, начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин отправил в Москву цифру потерь за период с 22 июня по 1 августа 1941 года – 57 207. Фактически она была в шесть с половиной раз меньше реального положения вещей: 377 469 человек.

Примером подтасовки фактов могли служить потери по 128-й стрелковой дивизии (с.д.) – в докладной стояла цифра 527 человек. Реальная – 15 600.

За первые восемнадцать дней войска фронта отступили вглубь страны на 450 километров.

«Счетоводом» потерь по поручению Ватутина был назначен некий полковник Виктор Андреевич Каширский, олицетворявший традиции чиновничьего вранья и введения в заблуждение вышестоящего командования. Недаром говорится, что ложь бывает четырех видов: ложь, наглая ложь, статистика и цитирование. Здесь мы видим все четыре вида этой укоренившейся в России беды.

И все-таки воины Северо-Западного фронта сражались героически. Об этом говорят не только архивные, труднодоступные в то время документы, но и открытые воспоминания переживших ад первых дней и недель войны – их армейские мемуары. Символом этой борьбы стала Старая Русса, за которую бойцы и командиры полков и дивизий фронта бились восемьсот восемьдесят дней и ночей.

Именно в этом пекле военного лихолетья приходилось жить, воевать с тайным и открытым врагом, закалять характер, служа Родине, военному контрразведчику Александру Алексеевичу Шурепову.

Кроме участия в операциях, он жил мыслями и думами о любимой жене Сашеньке и детях – двух крохотулях, оставленных в логове жестокого пришельца.

А они, эти приставучие, липкие, как расплавленная смола, мысли, приходили, накатываясь волнами, снова и снова.

«Как они, где обретаются, – опять покатилось колесо размышлений в голове мужа Александры и отца дочурок – Гали и Наташи. – Местные националисты явно донесли немцам о моей семье. Чекисты и комиссары для них – непримиримые первые враги, которых надо изводить под корень… Беднягам репрессий не избежать».

Он часто искал сослуживцев по довоенной Литве, по гарнизону в местечке Вилкавишкис, но так и не смог встретить свидетелей 22 июня 1941 года.

Это случилось только зимой полтора года спустя…

Однажды он, выполняя оперативное задание на грузовой машине – полуторке ГАЗ-АА с простреленными бортами и помятыми крыльями, перемещался по заснеженной грунтовой дороге из одного участка фронта на другой. Это было утром. Восходящее солнце окрасило пунцовым цветом кромку горизонта.

«Нехорошая примета, солнце словно всходите кровью», – неожиданно подумал Александр.

По обочинам большака валялась искореженная броня: танки с оторванными башнями, орудия с развороченными стволами, перевернутые и сожженные бронетранспортеры, закопченные остовы грузовиков и легковушек. Вокруг этой техники лежали в неестественных позах припорошенные снежным саваном и застывшие тела неприятельских солдат.

«Вас послали на верную смерть в Россию, – стал размышлять военный контрразведчик Александр Шурепов, поглядывая из тесной для его роста кабины полуторки на печальную картину тлена металла и плоти. – Видно, так немцы торопились, отступая под ударами наших воинов, что даже не успели не только нарезать березок для могильных крестов, но и похоронить своих соплеменников».