Цезарь и Александр Македонский привлекли Раймондо быстротой своих маршей, «то оставляя пехоту позади и маршируя с одной только кавалерией, то сажая пехоту на коней и делая их драгунами…»[274], благодаря чему «довели до конца самую прекрасную часть своих начинаний» и «склонили врагов к миру». Монтекукколи ставил в пример опыт Цезаря в переправах через реки; в искусном занятии возвышенностей; в спешивании кавалеристов, чтобы придать им решимости сражаться (затруднив бегство с поля боя); в сосредоточенном расположении войск на зимние квартиры в укрепленных лагерях, которые служили уздой для покоренных стран. Жестокая мера Цезаря, приказавшего отрубить руки воинам галльского племени кадурков, нашла понимание и одобрение у пропитанного идеями гуманизма Раймондо. Среди героев Второй Пунической войны в центре внимания Монтекукколи оказался не Ганнибал или Сципион, а Квинт Фабий Максим. Когда критики и недруги Раймондо обзывали его «Кунктатором» за осторожную и медлительную манеру ведения войны, они не могли вообразить, что для него самого это являлось скорее комплиментом. Монтекукколи назвал поход Фабия против Ганнибала «самым знаменитым их всех в истории античности» и призвал читателей подумать над личностью Кунктатора. Его восхитило то, как римский полководец следовал за пунийцем, имея обильный запас провизии и не позволяя застать себя врасплох путем выбора сильных позиций[275]. По мнению Раймондо, Фабий отнюдь не избегал битвы, а даже желал и искал ее, только на выгодных для себя условиях; при этом он твердо придерживался выбранной стратегии, не реагируя на критику своих тщеславных соотечественников.

Средневековая история Европы до XV в. включительно Монтекукколи интересовала гораздо меньше, поэтому упоминаний о крупных полководцах этого периода практически нет. Гораздо чаще он ссылался на полководцев XVI–XVII вв. Если подсчитать упоминания о наиболее заметных фигурах по именному указателю в издании Фельце[276], получится следующая картина: Густав Адольф – около 70, Банер – почти 60, Тилли – 25, Валленштейн и Галлас – более 40 каждый, Карл Х Густав – 25, Торстенсон – 12, Хацфельд – 25, Суш – 10, Великий Конде – 34, Тюренн и Карл Густав Врангель – по 13, Паппенхайм – 16, Пикколомини – 20, эрцгерцог Леопольд Вильгельм – почти 70, Джорджо Баста – 10, Кромвель – 12. Кроме Пикколомини и эрцгерцога, Раймондо крайне мало интересовали полководцы на испанской службе: Алессандро Фарнезе и герцог Альба упомянуты по одному разу, кардинал-инфант Фернандо Австрийский – 5, Гонсало де Кордова (Гран Капитан) – 2. Имя Амброджо Спинолы появилось у Монтекукколи только в хронологических заметках о событиях 1619–1634 гг.; возможно, причиной тому послужило то обстоятельство, что внук знаменитого полководца, Пабло Спинола Дория, маркиз де Лос Бальбасес (1628– 1699) стал ярым врагом генерал-лейтенанта при императорском дворе. Из голландских военных деятелей Раймондо выделял разве что знаменитого полководца и военного реформатора Морица Оранского (1567–1625). Монтекукколи импонировала способность принца заставлять своих воинов упорно сражаться, чтобы победить или умереть – так, при Ньивпорте Мориц отослал корабли от берега, отрезав своей армии надежду на спасение[277]. В той же битве отмечалось сосредоточение Мори-

цем всей кавалерии на одном фланге, поскольку второй был надежно прикрыт. Наконец, Монтекукколи как активный сторонник использования щитоносцев не мог не сослаться на пример Морица, который якобы хотел ввести их в своей армии. Отметим, что Раймондо оставил без внимания знаменитые и широкого разрекламированные тактические реформы голландского статхаудера. На первом месте по частоте упоминаний Монтекукколи оказался Густав II Адольф, которого он старался не называть по имени, а предпочитал величать «королем Швеции». Именно «Северный лев» стал первым историческим персонажем, упомянутым в трактате «О войне», и именно ему Монтекукколи посвятил специальную оду («Alla memoria di Gustavo Adolfo Re de’ Sveci, Vandali e Goti», опубликована у Кампори). Такой чести от Раймондо не удостоился ни герцог Модены Франческо, ни императоры Фердинанд III и Леопольд, ни королева Кристина. В оде есть строки: «Такого человека в расцвете лет / Не было и больше не будет. Кто равен ему в ратном деле? / Густав может найти равного только в себе самом»[278]. Несмотря на оставленное королем неизгладимое впечатление, в историографии оценки степени его влияния на Монтекукколи остаются противоречивыми. Если в представлении Пьери Раймондо являлся «духовным учеником» Густава Адольфа, «освещенный решающим опытом Брейтенфельда и Лютцена»[279], то для Лураги тезис о Монтекукколи как о теоретике, «и, так сказать, экзегете Густава Адольфа», абсолютно неоправдан»[280].