– Да как же не волноваться? Ты, вон, когда на фронт поехал, я себе места не находила!

– А кто же, если не я, будет страну защищать?

– Ты не подумай, сынок, я тобой горжусь! Но сердце матери – оно такое, ты же сам знаешь.

Конечно, мама волновалась. И хорошо, что не осуждала. У некоторых сослуживцев, по их рассказам, матери волосы на себе рвали, даже в военкоматы бегали и истерики закатывали. Всегда так было, женщинам сложно отпускать детей и мужей рисковать своей жизнью. Даже несмотря на то, что они их и защищают.

– Да, мам. Спасибо, что беспокоишься, – Виктор был искренне благодарен, но эту тему хотелось поскорее свернуть.

Мама грустно вздохнула.

– В общем, если что будет не так, обязательно звони.

– Да, мам. Хорошо.

– Ну давай, сына, приходи в себя и переставай хандрить.

– Да, мам. Пока.

Витя положил трубку и развалился на диване, уставившись в потолок. Вечерний выпуск новостей на фоне вещал что-то о безотходных ядерных реакторах.

«Если что будет не так… Да куда уж еще больше-то? Сейчас бы вернуться на фронт, а не вот это вот все. Там я хотя бы на своем месте».

Виктор лениво встал, разминая шею, и прошелся по маленькой темной комнате с «бабушкиным ремонтом». Повинуясь иррациональному желанию, достал из комода фотографию. С нее еще совсем молодой Витя улыбался во весь рот, обнимая Лену. А на руках у нее был маленький ребенок.

– Блин, – прошептал он и бросил фотографию обратно в ящик.

Что за дурацкая привычка делать себе больно, когда пытаешься от этой боли избавиться? Это как содрать свежую болячку: рана вновь вскрывается, и начинается кровотечение.

Он бросил взгляд на лежавшие рядом с фотографией ордена: «За заслуги перед Отечеством» и «За спасение погибавших». Маленькие кусочки металла как напоминание Виктору о том, кто он такой. Кем он был, какие подвиги совершил. Несмотря на них, жизнь будет продолжать его пинать. Ей, в целом, все равно, герой ты или нет. Обществу плевать. В очереди на кассу так же нахамят, гопники так же подойдут стрельнуть сигарету – ничего не меняет героизм в твоей жизни, кроме собственного осознания, душевного спокойствия и денег в кармане. Но Виктору этого было достаточно.

«Интересно, Лена же наверняка знает о том, где я был и что я совершил. Думает ли она об этом? Гордится ли мной своей молчаливой и тихой гордостью? Эх, во мне сейчас говорит какое-то жалкое тщеславие. Главное, что пока есть такие, как мы, страна в безопасности. Остальное не столь важно».

А дальше иррациональность уже стал проявлять организм, вспомнив о забытых пагубных привычках. Утолять внезапную потребность в табаке Витя совсем не хотел, да и надо было для этого идти в магазин. Так что он взял в зубы карандаш и вышел на ветхий неостекленный балкон, глубоко вдыхая весенний московский воздух. Пахло прелой листвой и долгожданным теплом. Была, конечно, еще вонь выхлопных газов, но жители мегаполисов к такому быстро принюхиваются.

Витя облокотился на балюстраду и вытащил изо рта карандаш. Он всегда любил весну, и внезапно хлынувший на него свежий (насколько это слово применимо к Москве) воздух даже немного оживил его. Еще и вид красивый, не под стать балкону. Строгино – его родной район, и сейчас Витя задумался, зачем же он вообще отсюда съезжал. Да, в Борисово тоже было классно, но здесь ничуть не хуже, только вот родные места всегда сердце ближе. Все-таки приятно было вернуться сюда, даже несмотря на обстоятельства, которые заставили это сделать.

«Надо бы прогуляться завтра. А то совсем я дома забаррикадировался. Хотя бы до магазина».

Витя снова вернулся мыслями к моменту, когда он наконец уловил долгожданный миг умиротворения. Небо разрезала яркая желтая стрела, озарившая вечернее небо. Витя в тот миг дернулся: ракета! Но тут же успокоился. Будьте прокляты, эти рефлексы! Ну какая нафиг ракета над Москвой, еще и такая? Совсем ведь не похоже. И траектория, и хвост этот… Что же это тогда, метеорит?