Войцех предпочел отстать. Пока что на двадцать метров, а, возможно, и насовсем. Волной приятельской ярости его прибило к Оле. Забыв предшествующее отнекиванье, Войцех замотал девушку в свою походную куртку и мешком взвалил на плечо. Так дошли до её извечного поста в приемной пана Бержа. Взлохмаченная и дезориентированная, Оля присела перевести дух и предложила Войцеху похозяйничать в буфетной. За спиной стенографистки проступал дверной проем. Войцех его раньше не замечал. В буфетной его поразил ассортимент белоснежной фарфоровой посуды, элитного чая и кофе с ароматными добавками, а также всяких закусок, которые «забивают желудок», как говорила мать Войцеха, чтобы с детства отбить у него любое клянченье.

– Какой чай можно брать? – медлил Войцех с заварочным чайником наперевес.

– С бабочками, самый дорогой. Поквитаемся за третирование коллег, – вспылила Оля.

– Не ожидал, что вы можете пойти наперекор пану Бержу.

– Минутная слабость. Какой план с подарками?

– Я думал, Куба нарисует трафарет, чтобы перенести эмблему на ящики.

– Вы называете Якуба Кубой?

– А вы нет? – узнал Войцех с облегчением.

– Нет. Насчет эмблемы. Никакого символа или обозначения нет. Придется обыгрывать название.

– Мне неловко спрашивать, но я до сих не знаю, где работаю. И о каких ценностях говорил пан Берж?

– Трест Злото-Радзиньское, сокращенно «РА». Не ищите логику, так повелось. Какие ценности? Уникальные технологии, причастность к лучшему в мире производству. Шеф же рассказывал на репетиции.

– И как это показать графически?

– Никто еще не придумал. Вернее, задумок хоть отбавляй, но шеф с Тамарой всё зарубили.

– Как мне тогда проскочить со своими доморощенными ящиками?

– Сделайте на вкус китайцев да понаряднее. Но понадобятся ленты, – схватила она ножницы со стола. – Помните, как в детстве? По будням все девочки носили красные банты, но в праздники мама доставала белые, и какое это было счастье.

Оля закрылась в буфетной: расстегивалась и застегивалась молния, шелестела блузка, лязгали ножницы. Войцех успел заждаться, но девушка вернулась не с пустыми руками. Она молча протянула нарезанные белые ленты из искусственного атласа. Блузка на ней теперь не сидела, а болталась, да и сама Оля будто стала тоньше и прозрачней. По всей видимости, рассталась с предметом женского туалета.

– Зачем? Не стоило! Выкрутились бы иначе. Как вы теперь? – опешил Войцех.

– Так даже лучше. Будто собственную кожу порезала.

– Вы меня пугаете. Если захотите поговорить, я рядом.

– Возвращайтесь к ящикам. Объезд скоро кончится, и с нас спросят.

Войцех досадовал, что даже незначительные эпизоды с его участием оборачиваются лишениями и околосмертными переживаниями для других. (Кажется, он был так сконцентрирован на себе, что ставил знак равенства между «после» и «вследствие».) Если врожденное плутовство самого Янека частично нивелировало умышленную Войцехову нечистоплотность (или нет?), то жертва Оли уже не смягчалась обстоятельствами: прояви он твердость с Домбровским, девушке не пришлось бы идти на крайности. Но какова доля его вины и сколько приходится на поручение начальства, непрошибаемость шеф-интенданта и личный выбор самих коллег?

Войцех не решил, как тем временем держаться с Янеком, но уклониться от спуска в подвал было бы малодушием. На лестнице разыгравшийся Тимон чуть не сшиб его, как неустойчивую кеглю в кегельбане. Карликовый доберман оказался удачной находкой в борьбе если не с крысами, то как минимум с нежелательными посетителями. «До чего ускорение компенсирует несоразмерность масс, – подумал Войцех, ощупывая ушибленную надкостницу. – Как бы в жизни применить этот закон так, чтобы из дрожащей твари превратиться… В кого собственно?»