— Ты тяжело сходишься с людьми, да?

— Уже нет, — я просто предпочитаю держаться подальше. Мой опыт в общении с другими людьми подарил мне мало хорошего. — Я просто не стремлюсь к этому. Привыкла быть одна. Мне так проще. Я теперь не задаюсь вопросом, почему со мной не хотят дружить или иметь дела. Теперь мне это безразлично. Я работаю на удаленке, общаюсь с заказчиками вне реальных встреч, и меня это вполне устраивает. У меня есть близкая подруга, — убираю за ухо выбившуюся прядь и, опуская глаза, складываю руки на груди: зябко становится. — А когда я узнала про отца, то даже и не ждала ничего. Просто захотелось сказать, что я есть.

— Если бы ты ничего не ждала, то ты бы не назначила встречу.

Я тяжело вздыхаю, потому что сложно отмахнуться от этих слов. Странно так. Какой-то внеплановый сеанс психотерапии у нас получился…

— Ну да. Мне, наверное, просто нужно было услышать и осознать раз и навсегда, что у него своя жизнь и мне в ней нет места. Один раз отрезать, оборвав все надежды на то, что я, возможно, хоть кому-то нужна, — я снова улыбаюсь, потому что привыкла так делать в минуты слабости. Так проще отстраниться при необходимости. И по-настоящему важное сделать неважным, перешагивая. — А получилось все совсем неожиданно. Папа не показал никаких эмоций сначала…

Я запинаюсь, а Мариб непринуждённо заполняет эту паузу.

— Узнаю Марка. А потом его прорвало, да?

— Папа стал звонить мне. Спрашивать, как дела. Интересоваться моими планами. Участвовать в моей жизни. Как раз в то время не стало бабушки, и он очень сильно меня поддержал. Мы виделись довольно часто, несмотря на его нежелание афишировать наше родство. Чаще всего я к нему приезжала. Или он заезжал за мной, и мы просто гуляли. Или на дачу ездили.

— Не знал, что у Марка есть дом за городом. Он вроде не любит природу.

Я замираю и тяжело сглатываю. А затем, стараясь беззаботно пожать плечами, еле-еле выдавливаю из себя:

— Прохладно становится.

Мариб нехотя засовывает руку в карман, вытаскивая телефон, и подсвечивает экран.

— Так, ладно, поехали, — голос чуть с хрипотцой, а я замечаю яркий блеск его глаз даже в темноте. Атмосфера такая странная. Одновременно и тёплая, откровенная, доверительная, и напряженная.

Мариб немного поворачивается, но внезапно меняется в лице, поскальзывается и смешно размахивает руками. Зацепиться за импровизированный стол он не успевает, а дальше склон и грязная вода.

Я протягиваю ему руку, цепляя за ладонь, и тут начинаю понимать, что теряю равновесие и опору под ногами: мужчина утягивает меня за собой. Какая-то доля секунды, и я, с тихим вскриком и судорожно впиваясь в его руку, кубарём лечу вниз со склона вслед за ним.

Как только я приземляюсь на спину, то чувствую на себе давящую тяжесть и жесткое дыхание в шею.

— Твою мать, — резкое замечание заставляет испуганно округлить глаза.

Воздух мгновенно заканчивается, дышать нечем: Мариб очень тяжёлый. Он немного поворачивается, и тут я чувствую, как что-то твёрдое упирается в мое бедро.

Я промокла, но не чувствую неприятного холода, а грязь, облепившая мою одежду и волосы, беспокоит меня в последнюю очередь.

Его лицо так близко от моего. И дыхание в мои губы… у меня начинает кружиться голова. Я с трудом сдерживаю порыв дотронуться до его губ и прижать за затылок его голову к себе ещё ближе…

— Не ушиблась?

— Нормально… — шепчу, потому что голос внезапно мне изменяет.

Его глаза, потемневшие в ночной мгле, мерцают внутренним светом. И затягивают… затягивают… господи, что же это… ни один мужчина не вызывал во мне таких эмоций. Я тяжело выдыхаю, а Мариб словно вбирает в себя мое дыхание и шепчет в ответ: