Выловив момент, я усадил ее в кресло и принялся массировать плечи. Шептал успокаивающие слова, чтобы она расслабилась: «Делаешь вдох, и на выдохе напряжение уходит; вдох, на выдохе разум опустошается; еще спокойный вдох, и на выдохе мышцы становятся мягкими…».

В этот момент ребенок притащил в гостиную коробку игрушек и вывалил на пол солдатиков с криками: «Дави красных!».

От его резкого возгласа в памяти ожили рыжие тайские муравьи. Я пошел в свою комнату и прилег, пытаясь прийти в себя. Лежа на матрасе, я слышал, как Йоа в гостиной объясняет сыну, что тот ведет себя невоспитанно.

После ужина Йоа уложила мальчика спать. Когда она вернулась на кухню, я домывал посуду. Мулатка взяла полотенце и стала вытирать тарелки.

– Не знаю, что и делать, – сказала она. – Ниньо, мой славный мальчик, во всем копирует отца.

Она судорожно полировала фарфоровую гладь:

– Тот чересчур строг и помешан на контроле. Представляешь, он время от времени везет мальчика на окраину и бросает там – чтобы искал дорогу. А сам, спрятавшись, наблюдает. Ниньо как-то пересекал реку и чуть не утонул!

Йоа отложила тарелку в сторону и стояла теперь передо мной, поправляя волосы. Она быстро тараторила. Внутри ее приоткрытого рта то и дело мелькал язык, выдавая звучное испанское «эрре».

– Бывший добивается, чтобы сын пошел по его стопам. Служил в тайной полиции. Хотя и знает, как я к этому отношусь, – она вздохнула. – Мы из разных миров5.

* * *

Ночью из комнаты Йоа послышались стоны: ее лихорадило. Когда я вошел к ней, то увидел бьеху, склонившуюся над изголовьем кровати. Прогнав старуху, я начал выхаживать Йоа: всю ночь делал холодные компрессы, пытаясь сбить температуру. Но ей становилось хуже.

Утром удалось найти доктора. Я узнал в нем того самого гостя, который приходил несколько дней назад. Это был невысокого роста кубинец с троцкистской бородкой, шрамом на щеке и оторванной мочкой уха.

Доктор не стал пожимать мне руку и не назвал своего имени, но по его поведению я понял, что наше знакомство состоялось. Он вел себя формально и обращался ко мне в третьем лице:

– Сеньор должен соблюдать эти предписания, – сказал он с «эль»-кающим кубинским акцентом и протянул исписанный листок.

Он объяснил, что больной требуются тщательный уход и мясной бульон. Также нужно прочесть молитву и возжечь ветку окотэ – произрастающей в округе мексиканской сосны. Мне это показалось ненаучным, но доктор настоял на лечении.

Я проводил кубинца до калитки. Перед тем как выйти на улицу, тот огляделся по сторонам. И предупредил:

– На улицах беспорядки. Сеньору следует одеться как местному и не брать рюкзак, а то примут за студента. Рекомендую держаться на расстоянии от тех и от других.

Он сухо пожелал удачи:

– Суэртэ.

И ушел вверх по улице.

Перечитываю мятый листок, на котором доктор записал текст католической молитвы о здравии. Перевернув его, я увидел, что это агитационная листовка с призывом собраться девятнадцатого июля в центральном парке. А в самом низу синим цветом: эль фуэго сэ йева эн нуэстро корасон, огонь в наших сердцах.

Позади дома находилось подсобное помещение с садовым инвентарем. Там я нашел высокие сапоги и плетеное сомбреро. Накинув драное пончо, я сделался похожим на одного из тех крестьян, из Субтиавы – бедняцкой окраины Леона. И отправился в сторону рынка.

Выше по улице с лязгом ползал трактор, расчищая баррикады. Ржавым ковшом он скреб по асфальту. Там же стояла полицейская застава, и я двинулся в обход.