Разобран полет бабочки, отражается на бумаге:

туман заикается, когда птица отмыкает смолу в накатанном листе.

По ту степень струй себя раскрывает сечение:

морфемный дождь.

По ручьям точки сверять: наборной зуд.

Говорят, что были глаза,

которыми он не посмотрел ей в лицо.

Разгребали золу полярного зноя:

в пятнадцать ветров сгоревших имен —

дома костенели.

Дул снег в раскаленный холод, проносил по слогам порошок,

как бумага цифры.

Каштаны теряли тени:

Цепи бегущего цвета.

Луч от кожи до кожи:

трава – молекулы скорости.

В шёлк кричит кукла, небо вскидывает прядь – смахнуть металлических мух, разогнанных добела: изголодавшаяся материя принимает то, что застряло в кавычках, будто черепица – на грани огня – отсвечивает письмом, но читается – «нора»: домой произнеси по костям, сложив ветвления цифр и взгляд, недоспевший к лицу, той, что ад впишет в кукольный дом, чью поверхность выносят на спинах маковые дети – шипы сновидений – к играющей смолами синеве.