- А без них не весело, - Архип Полуэктович лошадку свою, махонькую да косматую, больше на здоровущего кобеля похожую, чем на коня, пятками тронул. – Не зевай, Зося, наш выход… народ жаждет зрелищ.

От тут-то я согласная была. До зрелищев наш люд зело охочий. И тут уж немашечки разницы, зреть ли, как смутьяна казнят, на ярмарочных скоморохов аль на выезд царевичев.

…поехали.

Сперва целительницы, коих ажно три телеги набралося. Да те телеги они покрывалами расшитыми прикрыли для красоты. Коням в гривы ленты заплели, на дугу бубенцов повесили гроздьями, сами разоделися, кто во что гораздый. Сидят пряменько. Спины держат.

И выходит же ж! Пусть телеги и для таких выездов не предназначенные…

За ними уж стихийники, которые больше верхами. А поелику из боярских детей оне, то и кони были хороши, и сбруя. Ветерку намагичили, что по-над толпою пронесся, сыпанул серебристыми звездами, а оные звезды, на землю посыпались монетами полновесными.

Загудел люд.

Иные, особо доверчивые, и кинулись магическое золото подбирать. Сие, конечно, зря… эти монеты – иллюзия. Коснись и распадется, обожжет пальцы холодком.

Нам Архип Полуэктович так объяснял.

За стихийниками некроманты выезжали.

Телега черная. Кобыла… чуется, не особо живая кобыла, если и кобыла вовсе. Тварюка огроменная, на которой разве что горы пахать. Бухает тяжко копытами, от каждого шагу площадь вздрагивает. Махнет тварюка хвостом, и люди шарахаются… глянет красным глазом, и вовсе пятятся.

Некроманты знай себе, подремывают на солнышке, в плащи закрутилися, что наружу только макушки и торчат. Не люди – нетопыри. А там ужо и мы тихой сапою. Кобылка наша, даром что неказиста с виду, а ходка. Телегу тянет, головой только потрясывает…

…царевичи-то оружными ехали.

И как-то от видела я их, видела… после раз и попряталися промеж стрельцов, поди-ка, различи, где особа важная, а где обыкновенный служивый человек. Архип Полуэктович со своею парасолькой – вот уж кого и в дурном сне не попутаешь – и тот куда-то подевался. А из ворот Акадэмии экипажа выкатила, значится, о четверике запряженная. Люд простой только и ахнул. Кони-то чудесные, с шеями лебяжьими, сами белы, копыта серебряны. На облучке карла сидит в шапке высокой. Кафтан зеленый с рукавами длиннющими, что мало земли не касаются. А в экипажу, стало быть, Марьяна Ивановна нашая восседает, в мехах да при шапке высокой, жемчугом шитой. И полною горстью медь звонкую людям кидает.

Настоящую, не чета зачарованной.

Я сама на этакое диво загляделася, рот раскрыла, позабывши и про приличественность, и про мух, которых летним часом проглотить недолго.

Да только дива на этом не закончилися. Только возок отъехал, как из ворот раззявленных показался витязь и такой, про каких сказки сказывают. На кони гнедом, и конь этот – гора горою, сам в броню закованный, только грива пшеничная до копыт стелется, а в гриве той золотые ленты привязаны. Попона алая, до самых до копыт. И витязь восседает видом грозный. Плечами широк, руками могуч. В левой – секира, которой, верно, цельный дом от крыши до погребу перерубить можно, в правой – копьецо из дуба молодого. От глядишь, так и верится, что махнет секирой и опустеет улица, копье в полет пустит, и переулочки сгинут… то есть не сами переулочки, к чему их бить, а вороги, которые в них прячутся.

Если прячутся.

По-за этого витязя, который лицо свое за кованою личиной прятал, народ сразу и попритих, про медь звонкую и то забыли. Зато внове трубы грянули…

- Зославушка, правь правей, он на ту улочку, - Архип Полуэктович с конька своего на телегу перемахнул. И парасольку на мешки кинул. Вот, теперечи еще и за нею следить! Вожжи, главное, перехватил и коняшке цыкнул, чтоб ходу прибавила. И еще одно диво. Были перед нами стрельцы, и не стало, куда сгинули? Того не ведаю… только и через них, и через рынд, и через люд чесной проехала телега на тихую улочку, которую туточки Бочкаревой прозывали.