Бэккер медленно повернул к ней голову, все еще упираясь лбом в стену. Она не видела его взгляда – все время смотрела вперед, куда-то в пустоту.

– Тебе же плевать на меня было… ты бросила меня там, ты…

– Суть моих слов от этого не искажается, разве нет?

Бэккер молчал, боль пульсировала по всему телу.

– Это мой самый большой тебе дар – понимать разницу между тем, что говорят и кто говорит. Научись отделять одно от другого, потому что если ты продолжишь потакать инстинктам, то будешь не более чем игрушкой в руках Клендата. Игрушкой, которая если и заметит нити, то с подачи кукловода сама же их и оправдает. Это на Коме ты был в своей стихии, ведь людьми управлять не трудно. Клендат и Кассандра создали человечество, построили города, изобрели все, чем ты пользуешься и что знаешь. Они бессмертны, всевластны и могущественны.

– Ты распинаешься из-за заботы обо мне или ненависти к нему?

Люба повернула голову, дабы усилить важное заключение серьезным взглядом.

– Это одно и то же.

Бэккер смотрел ей в глаза и видел простую искренность в мыслях, но скрытую, явно трагичную историю в чувствах. Он выпрямился, не отводя глаз от нее, испытывая в ее адрес настоящее уважение не только за прямоту, но и за то, что она старалась быть равной ему.

– Что будешь делать ты?

Лицо ее плавно приобрело мрачное недоверие, словно перед ней чуть ли не чужак.

– И как мне прикажешь вот это молчание понимать?!

Не меняя выражения лица, пугающе безжизненным голосом она произнесла емкое:

– Как урок.

Возможно, в этом и состоит урок: мол, нельзя оценивать доступное на поверхности, всегда важно иметь поле для маневра, ведь тут у них куда важнее не уровень ставок, а сложность понимания игроков. Бэккер успел сформировать этот более-менее шаткий мостик как раз в те секунд десять, пока к ним шел Клендат.

– Я помогу. – Клендат крепко прижимал ладонь к области сломанных костей, после чего отпустил, сказав: – Минута-другая – и повреждения исчезнут, кости восстановятся вместе со связками.