– Стрекоза! Эй! – Касаюсь ее руки. – Ну хватит. Он же увидит. Щас тоже заревет.
Отмахивается. Касания ей мои противны. Лучше бы боялась. Хотя бы как начальника.
Прочищаю горло. Вот так и говори с секретаршами по душам. Сразу врагом народа станешь.
– Стрекоза! – повышаю голос.
Ну вот, эффективно. Убрала руки. Смотрит прямо, хоть и неприязненно. Ресницы мокрые, глаза блестящие. С ненавистью на дне.
– На подругу твою, Олесю, положиться можно? – Спрашиваю холодно. – Как няню?
– Д–да, – моргает часто. – Она хорошая. Добрая. Вы ей только скажите, что нужно делать, она справится.
– Окей. Матвей, собирайся, нам домой пора. С другой феей поедем знакомиться.
Пацан подбирает с пола только что пущенный самолетик и стоит в нерешительности.
– Хочешь, забирай самолет с собой, – предлагаю варианты, – хочешь, здесь оставь. Я еще наделаю, если надо.
Матвей обходит стол и кладет аэрогами перед стрекозой.
– Это мне? Спасибо, Матюшка! Он будет лежать здесь, – самолет перемещается на подставку под экраном монитора, – я буду смотреть на него, думать о тебе и посылать солнечные лучики. Да, мой хороший?
Ребенок кивает, будто он именно этого и хотел, а девчонка прочитала его мысли. Она обнимает его, что-то нашептывает на ушко, а он в ответ обвивает ее ручонками за шею крепко–крепко, как родную.
Что малой в ней нашел? Он ее знает всего несколько часов, а уже люблю-не могу. Я с ним три дня возился, а кроме слез и рева ничего.
И я не ревную его к ней, нет. Мне все равно.
10. 10. Михаил
– Так значит, да? Заколдованный принц, да?
Нервно барабаню по рулю, стоя на светофоре. Как назло собрали все красные по дороге домой.
– А она, значит, добрая фея. Ну–ну, – в груди кипит. – Добрая, ага. Да ей дай автомат, мокрого места не оставит!
Не могу успокоиться. Руль трещит под пальцами, вот–вот раскрошится. Колбасит меня не по–детски. Дерзкая стрекоза вывела из себя. И чем? Не столько вопросами и обвинениями, сколько взглядом своим сине–зеленым. Острым, колючим, убийственным.
И откуда она такая взялась на мою голову? Где я нагрешил, когда?
Смотрю в зеркало назад.
Да ладно!
Серьезно?
Матвей воробышком сидит на заднем сиденье авто. Молчит. Иногда вытягивает шею, смотрит в окно, а в основном лупает вперед, на панель приборов. Подсветка панели отражается в его горящих интересом глазенках, а я подсматриваю за ним в панорамное зеркало, пока стоим.
Внимание привлекает стоящая в левом ряду машина. К заднему стеклу прилипла черноволосая девочка. На вид постарше Матвея. Нос сплющился в свинячий пятачок, языком по стеклу елозит. Меня передергивает от брезгливости. И такие детки бывают? Хорошо, мой не такой дурачок.
– Фу, Матвей, ты так не делай, – киваю на девочку.
Сравнивая детей, расслабляюсь – не такой уж у меня плохой вариант. Тем более временный.
Загорается зеленый, и наш ряд наконец–то трогается. Девочка успела облизать половину окна. И куда родители смотрят? Какое счастье, что они свернули к торговому центру.
– Надо тебе автокресло купить, да, Матвей? Завтра заеду, куплю, а то сегодня что–то сил нет. Я с тобой две ночи не спал.
С тё… девушками я и две, и три ночи могу не спать и при этом бодрячком, но ребенок – это совсем другой квест. Изнуряющий, выматывающий, опустошающий. Или это только с Матвеем? Другие же как–то живут с детьми, фанатеют от них, еще заводят.
– Матвей, у тебя сестра или брат есть?
Молчит.
– Вот и у меня нет. Но тебе все равно больше повезло, чем мне. У меня и мамы нет, и папу не знал никогда. С тетей жил... Нет, так–то тетя Наташа хорошая, добрая, уж я ей нервишки помотал как надо, – усмехаюсь, вспоминая, как гоняла она меня веником после родительских собраний. – Надо вас познакомить, и будет у тебя еще и бабушка.