Так меня еще не встречали. Анастейша, млин. И ведь не играет!

Стрекоза скользит взглядом ниже по моей фигуре и видит произведенный ею эффект. Вспыхивает алым и резко поднимает глаза вверх. А в них недоумение сменяется смущением и страхом.

И в этот же момент вспоминаю, как мило эта девица сегодня также смущалась и краснела, когда я ей о размерах намекал… Она реально ни–ни, что ли? Это еще бывает в ее возрасте?

Черт! Что–то не о том я думаю. Стрекоза совсем не в моем вкусе. Вот подружка ее да – огонь! А эта…

Но меня прет от ее невинности и возникшего желания «поиграть» с новой игрушкой. До горяще-гудящего зуда в причинном месте.

Остановись, Шведов! Не до игр вообще-то!

Громко прочищаю горло. Дыхание кое–как выравнивается. В штанах все еще тесно, но хотя бы здравый смысл заработал.

Стрекоза,  переливаясь всеми оттенками красного, часто–часто моргает, подскакивает, подбирая последний самолет, и не глядя на меня, бежит к урне.

– И вы хотите, чтобы "это" летало? – верчу в руках те два, что не успели попасть в утиль. Запускаю тот, что с цветочками. Через полтора метра он грустно и кособоко пикирует вниз.

– "Это" вообще–то летало! – С вызовом парирует девчонка.

И не скажешь по ней, что только что не знала куда деться от стыда.

Она забирает у меня из рук оставшуюся поделку и с обиженным видом комкает ее. Отправляет вслед за предыдущими в корзину и садится на свое рабочее место. Губы надула. Как маленькая. Смешная.

Если приглядеться, не такая уж и замухрышка. Вполне себе симпатичная девушка. Худовата, конечно, но как говорится, кости есть, а мясо нарастет.

Неприятный осадок от встречи с Беляевым начал вытесняться, растворяться, исчезать. Там, за дверью, нарисовалась проблема. Большая такая, стремная, почти криминальная. Здесь же, в моем офисе, без меня, еще несколько минут назад творилось такое беззаботное веселье, что думать о проблемах сейчас совсем не хочется, а вот вернуть развлекалово, отвлечься на безделушку – да, вдруг потянуло.

Вот здесь, в этой приемной, в которой, сколько я помню, всегда красовались лучшие девушки города, сейчас стало как никогда уютно рядом с несуразной девицей и маленьким ребенком. Так уютно, что к себе идти не хочется, и, поддаваясь порыву, беру стул, приставляю его к краю стола секретарши, сажусь.

Верчу в руках недоделанный летательный аппарат стрекозы.

– Не полетит, – резюмирую после короткого осмотра и откладываю в сторону. Матвей выглядывает и больше не прячется. Наблюдает за мной.

Тянусь через весь стол к "Снегурочке", чтобы вытащить новый лист. Секретарша вдруг шумно сопит, как будто втягивает воздух. Принюхивается, что ли? Ко мне?

Поворачиваю лицо в ее сторону, она тушуется и откидывается назад. В глаза не смотрит, а щеки опять красные–е…

И грудь ходуном ходит, внимание мое притягивает. Двоечка с натяжкой. Или пушапом? Склоняюсь ко второму. И чертовски хочется проверить. Аж в пальцах зудит, иголками покалывает.

Опять я не о том думаю!

Моргаю, скидывая морок. И почему мне так неудобно стоять? Ах да, я ж за листом потянулся для поделки и замер в полусогнутом состоянии над столом. А еще у меня штаны снова топорщатся, будто год бабы не видал.

Падаю на место с листом в руке. Надо заняться делом, а не фантазировать 18 плюс.

– Не женское это дело – самолеты строить, да, Матвей? – подмигиваю пацану. – Иди, буду учить как надо аэрогами сворачивать.

– Оригами? – неуверенно переспрашивает стрекоза.

– Аэрогами.

Матвей несмело обходит стол. Встает напротив. Упирается подбородком о столешницу. Гном такой. А любопытный. Наблюдает за моими руками, которые по памяти сворачивают лист по диагонали, выравнивают по левой стороне, разворачивают и делают то же самое с правой стороной. Сгибаю левый и правый края так, чтобы их концы заканчивались на месте предыдущих сгибов. В какой–то момент понимаю, что ловлю кайф, возвращаясь в детство, в школьный возраст, когда вот так с пацанами крутили самолетики и устраивали соревнования на переменах. Интересно, сейчас школьники умеют самолетики делать?