– Погоди-ка, – говорю я и надеваю кепку с логотипом команды, когда до меня доходит смысл ее последней фразы. – Они так сказали? Что я намеренно припер его к стенке?

Вот дерьмо.

Фонтина пожимает плечами.

– Ты и не скрываешь вашу неприязнь друг к другу.

– Но я бы никогда не проявил ее в процессе гонки.

– Я это знаю. И ты знаешь. Но публика думает иначе.

– Просто охренительно, – бормочу я.

– Улыбаемся и машем, Риггс. Думай о чем-то позитивном. Например, о котиках. И не забывай улыбаться.

– Тогда я предпочту думать о глубоком декольте и стройных ножках, – фыркаю я.

– Что бы ни поднимало твой парус, я не собираюсь помогать тебе с визуализацией.

– А я уж было решил, что у тебя на телефоне завалялось несколько фотографий кисок.

– Пошли уже, умник. – Фонтина машет рукой в нужном направлении.

Я вздыхаю, но все же плетусь на пресс-конференцию. Это последнее место, где я хотел бы оказаться – на скамье тех, кто не финишировал, – и, черт меня дери, оно уже успело стать моим личным проклятием.

– Первый стул справа, – подсказывает Фонтина, а затем повторяет шепотом: – Улыбаемся и машем.

Я делаю глоток воды и направляюсь к месту своего линчевания. В начале идут простые вопросы, которые адресованы моим соперникам: их мнение о гонке и планы на будущее. А затем наступает моя очередь.

– Риггс, в последнее время ведется небольшая дискуссия о ваших непоследовательных действиях, опрометчивости и даже некоем безрассудстве на трассе. Не хотите ли прокомментировать это? – спрашивает репортер.

– Это спорт, в котором ты садишься за руль, едешь на огромной скорости, пытаясь финишировать первым, и при этом ты должен учитывать массу деталей, не перегружать двигатель и быть крайне осторожным, если заметил, что шина твоего соперника в дюйме от твоей. Бывает, двигатели ломаются. Или болиды сталкиваются. Всякое случается. В этом спорте есть определенные препятствия и трудности, и именно это делает путь к достижениям таким непростым.

– Так вы признаете вашу вину в том, что двигатель вышел из строя?

– Я работаю в команде. Мы все виноваты, когда дела идут плохо, и все заслуживаем награды, когда болид финиширует первым. – Я решаю упомянуть всю команду, поскольку чертовски зол, что та же гребаная проблема с двигателем повторяется уже на четвертой гонке из шести.

– Судя по вашим радиопереговорам с командным мостиком… – встревает другой репортер.

– И что с ними? – осторожно уточняю я.

Я не могу точно воспроизвести в памяти разговор с Пьером. Особенно ту часть, которая пошла в эфир. Я лишь могу надеяться на то, что наши слова не будут использованы против меня и не поставят нас в неловкое положение.

– Похоже, что вы были расстроены решением не заезжать на пит-стоп, – продолжает репортер.

Я слегка усмехаюсь и качаю головой. Продолжай играть по их правилам, Риггс. Желаемый результат – продвинуться из «Формулы‐2» в «Формулу‐1». Делиться с журналистами своими остроумными замечаниями – не вариант.

– Я могу думать и чувствовать что угодно, но именно моя команда ответственна за решения по болиду. Они в этом разбираются, поэтому я делаю, что они говорят. Слаженная работа всей команды – единственный способ добиться успеха в этом виде спорта. – Я прочищаю горло и поднимаю брови, как бы говоря журналистам: «Надеюсь, на этом все?» Они прекрасно осведомлены о том, что я не фанат пресс-конференций.

– Но во время радиообмена вы выразились иначе, – продолжает мужчина.

– Это было сгоряча. Адреналин зашкаливал. Такое бывает. Моя команда знает, что я уважаю их и мнения, которые они высказывают. Только это имеет значение, – говорю я.